Девушка открыла и закрыла рот. В первой реакции было недоумение, но уже через мгновение на лбу появились морщинки, а в глазах задумчивость.
— Сперва, ваше Изящество, я куплю двух кроликов. В соседней деревне мужик продавал. А если останется, то соли.
Кивнув, не произнеся ни слова по поводу того выбора, что озвучила девушка, я прошла через всю улицу, войдя в следующий дом. Здесь дверь, да и сама рама были покрепче. С надеждой водя внутрь, я тяжело и печально вздохнула. На лавке, с интересом поглядывая на меня, сидели тройняшки примерно полутора лет. Перед ними, немного испуганно подняв голову, сидела старшая девочка. Кажется, что-то около восьми лет отроду, она пыталась завлечь их простой игрой с неуклюже вырезанной деревяшкой.
Оглядев скудное убранство, едва ли не скрипя зубами, всей душой ощущая, как вскипает внутри негодование, я вышла прочь.
— Ты! — теперь на глаза мне попалась женщина чуть старше. Ее платье было шито-перешито. То на подоле, то на рукавах виднелись более поздние вставки красного, зеленого, синего цветов. Но все это было сделано так аккуратно, что будь ткань одного возраста, сразу и не понять бы, что так не было задумано изначально. — На что ты бы потратила свои деньги?
— Я бы купила ниток, моя принцесса, — в голосе женщины не было страха. Она с уважением склонила голову, но отвечала спокойно, сдержано. — И тканей. Мои постели ставились на всю долину, пока война не вынудила шить траурные рубахи и погребальные саваны.
Коротко кивнув, вновь не отвечая, я ринулась в следующий дом, чем-то неуловимо отличающийся от остальных.
— Не ходите! Ваше Милешество! Стойте! — людские крики нагнали меня у самого крыльца. Низкие ступени покосились, дверь выглядела совсем печально, но дорожка к дому все же была протоптана, так что проигнорировав людские голоса, я все же толкнула дверь. Правда, помня первый опыт знакомства с местным бытом, сделала это осторожно.
Темно, пыльно. Запах трав сильно бьет в нос, вызывая щекотку. Под потолком на кривых балках, на длинных веревках висели десятки пучков трав. Многие, казалось, рассыпятся, стоит на них только дунуть. Другие и вовсе, представляли собой только остова, без листьев и цветов. НА черной, закопченной печи были расставлены горшки и плошки, но все сплошь покрытые пылью, словно никто не жил в этом доме последние лет двадцать.
Пройдясь дальше, во вторую комнату, с удивлением увидела старуху, совсем тонкую и сморщенную, на кровати. В первое мгновение мне показалось, что женщина спит, но впалая грудь не приподнималась от дыхания. Сделав нерешительный шаг ближе, чувствуя какой-то трепет, помимо страха, я медленно приблизила ладонь к лицу женщины, надеясь почувствовать дыхание. Но нет. Кажется, хозяйка дома покинула этот мир уже давно.
Да, с близкого расстояния было видно, что кож высохла, и стала жесткой, как бумага. В целом, тело больше походило на мумию, чем на живого человека. Осенив себя защитным жестом, я развернулась, намереваясь выйти вон, но у самого порога зацепилась взглядом за какую-то шкатулку на углу стола. Она казалась чужеродным предметом, не вписываясь в общую картину дома. Да и пыли на ней было меньше, чем на всем остальном. Не имея привычки брать чужие вещи или заглядывать в чужие шкафы, я, тем не менее, все же шагнула к столу. Внутри возникло то же самое чувство, тяга, подобная той, что я чувствовала в поместье в первый день. И тогда, когда впервые посетила часовню.
Протянув руку, медленно откинула крышку. Внутри, завернутая в белую ткань, лежала заколка. Большой гребень в форме веера, ярко-голубой, с вставкой из темного камня по центру. Украшение было настолько необычным, ярким и красивым, что я все же вынула его, рассматривая со всех сторон. Выпав из складок ткани, в которые был обернут гребень, к моим ногам спланировал клочок бумаги. Какие-то острые буквы, словно горные хребты, тянулись в три строчки, только я не могла разобрать слов.
Сложив гребень на место, прихватив и шкатулку и записку, я вышла на двор, где все еще толпились взволнованные люди, не решаясь ступить за повалившийся забор.
— Староста, — махнув рукой мужчине, подзывая его к себе, я направилась туда, где посреди дороги все еще был расстелен ковер и стояло кресло. — Кто та женщина, что вы не похоронили?
— Безумная Мэг, ваше Смелейшество, — с почтением, отставая на шаг, пробормотал пожилой мужчина. — Когда-то служила прежнему высочеству, но совсем спятила, когда хозяйка умерла. К ней ходили только если совсем нужда заставит. Она всякие зелья и травы могла варить.