Судя по всему, карнеху нравилось мое оцепенение. Он подошел к чудовищу, тронул его макушку, почесывая. Почти с нежностью. Птица блаженно закатила глаза, тянулась за рукой. Перебирала мощными лапами.
— Это Асуран. Черный перилл. — Нордер-Галь повернулся ко мне, и я уловила едва различимую ухмылку: — Асуран запомнил твой запах лучше самой чуткой собаки. Он учует тебя за несколько миль. И убьет по одному моему слову, если понадобится.
Теперь карнех почесывал птицу под клювом, и перилл податливо задирал голову. Даже казался не таким грозным. А это значило, что у всех есть слабые места. Любое животное рано или поздно можно приручить, даже самое дикое. Это всего лишь птица.
Нордер-Галь будто читал мои мысли:
— Он подчинится только виссарату. Таким, как ты, Тарис, никогда не приручить Асурана. Не приближайся и не раздражай его.
Я опустила голову, смотрела, как свет ламп отражается в ребристой стали настила. Какое-то время сидела молча, наконец, посмотрела на карнеха:
— Что со мной будет? Прошу, дайте мне ответ.
Он приблизился, ухватил меня повыше локтя, вынуждая подняться на ноги. Пальцы коснулись шеи, запуская по телу дрожь. Во мне все трепыхалось. Губы были совсем близко. Зрачки сузились, карнех прикрыл глаза, шумно втягивая воздух. Ноздри трепетали. Он вдыхал снова и снова:
— Пока меня интересует наир. Очень интересует. А потом ты надоешь, это неизбежно. И послужишь великой цели. Перестанешь быть никем.
Я едва узнавала свой голос:
— Какой? Какой цели?
Я хотела услышать ответ, но боялась настолько, что если бы не его руки, рухнула бы на пол. Я боялась услышать приговор. Нечто, что не оставит ни единого шанса.
Нордер-Галь коснулся носом моей щеки:
— Тебе достаточно знать то, что я позволил тебе узнать. Учись быть покорной, молчаливой. Исполнять все мои желания. И тогда я позволю тебе дольше оставаться собой.
Он хрипло дышал и, казалось, погружался в какой-то дурман, будто вдыхал опий:
— Страх пробуждает наир. Но раскрывает его совсем иное.
Рука зарылась в мои спутанные волосы, щетина царапала щеку. Карнех вдруг отстранился, легко перекинул меня через плечо и занес в другое помещение. Скинул на кровать, застланную серым. Подо мной упруго пружинил матрас. Я бегло осмотрелась. Небольшая спальня с довольно непритязательной обстановкой.
Все было предельно понятно. Виссараты на деле не слишком отличались от обычных мужчин. Я уже знала, что сейчас произойдет. Даже смирилась. Лучше их карнех, один, чем солдатня там, внизу… Я вспомнила, как они приходили. Еще утром. Как от страха стучали зубы. Вспомнила, как кричала Миранда. Я не должна была вспоминать, но коварная память вновь и вновь подсовывала звуки. Будто я слышу их наяву. Хотелось зажать уши. Но тут же стало почти смешно: так вот для кого я себя берегла…
Лучше бы все случилось тогда, когда Питеру почти удалось меня уломать. Он был старше, казался совсем взрослым. С чистыми голубыми глазами и такой улыбкой, что подкашивались ноги. По нему сходили с ума все девчонки, а он выбрал меня. И я даже не верила, все искала подвох. Я была серенькой скромницей, не то что другие девочки. Питер ухаживал целых полгода, даже познакомился с бабушкой и таскал ей кактусы в горшках. Он был просто идеальным. Мне было восемнадцать, я влюбилась по уши в самый первый раз. Я так поверила…
В тот вечер мы ходили в кафе на бульваре. Все было так романтично. И цветы, и музыка, и мороженое с клубничным джемом. И даже шампанское, которое я выпила, несмотря на категоричный запрет бабушки. А потом мы пошли в квартиру, которую он снял. И мне было так хорошо… Я чувствовала себя такой взрослой. Я целовала Питера, и умирала от смущения. Бесконечно краснела, запахивала блузку на груди. Но к нам нагрянула Рита. Долго колотила в дверь. Кричала. Подняла такой шум! Оказалось, Питер поспорил с Сэмом на «Пустельгу», что «завалит недотрогу». Сэм не хотел расставаться с машиной и разболтал Рите, знал, что мы дружим.
Я вернулась домой вся в слезах. Бабушка долго успокаивала, сказала, что все к лучшему. Что в жизни обязательно должен встретиться один «паразит». Своего я уже встретила, а значит, дальше все будет только хорошо.
Как же бабушка ошиблась…
Нордер-Галь расстегивал китель. Пуговицу за пуговицей. Наконец, снял и повесил на крюк, оставшись в обтягивающей серой майке. А я смотрела и не могла отвести глаз. Широкий разворот плеч, рельефные руки, под тонкой тканью проступали каменные мышцы. Я даже на мгновение забыла, кто он такой, смотрела, как на статую на уроках истории искусства. В каждом движении чувствовалась сила. Он отбросил майку и направился ко мне. Теперь я хило отползала, пытаясь работать локтями, но это было похоже на агонию.