Мне стало одуряюще страшно. Я понимала, что сделала нечто такое, что едва ли заслуживало прощения. В голове болезненно билась мысль: что если он передумал? Если из-за моего любопытства моя жизнь утратила для него значение? Что если больше нет тех часов, минут, секунд, на которые я надеялась?
Мы спустились по трапу и нырнули в холодную ветреную ночь. Огромный заводской двор заливали огни прожекторов. Я слепла, щурилась, на глазах проступили слезы. От резкого белого света и от боли. Но карнех безжалостно тянул. Наверное, если бы я оступилась и упала, он бы просто волок меня по земле. У меня даже скрутило живот. Неумолимо казалось, что прямо сейчас он прикажет меня расстрелять.
Они предпочитали расстреливать…
Порой, сидя в камере, мы с девочками слышали выстрелы. Оглушительные залпы. И мы замирали. Поначалу тревожно переглядывались. Я потом просто опускали головы. Мы почему-то чувствовали себя виноватыми. Будто были причастны к тому, что происходило на улице. Я понимала, что это было ненормально, но ощущения накрывали вопреки разуму. Я не знала тех, кто умирал там, во дворе, никогда не видела. Но радовалась тому, что это была не я. Радовалась каждый раз, слыша выстрелы.
Я не хотела умирать.
Была готова целовать его сапоги, лишь бы Нордер-Галь сохранил мне жизнь. Если бы только он позволил.
Карнех прошагал к одному из заводских корпусов, вошел и потащил меня вниз по лестнице. Теперь я понимала, что в подвал. Я увидела длинный узкий коридор, вдоль одной из стен виднелись глухие железные двери с засовами. Вероятно, какая-то особая кладовая для ценностей, но теперь это место слишком напоминало тюрьму. На дверях не хватало только смотровых окон.
Тут же подскочил один из рядовых, вытянулся перед карнехом. Коснулся правой ладонью левого плеча и склонил голову. Но молчал. Нордер-Галь кивнул в сторону дверей:
— Открывай свободную.
Рядовой кинулся исполнять. Со скрипом отворилась ближайшая дверь, щелкнул выключатель, и «камеру» залило мутным подрагивающим сероватым светом. Карнех втолкнул меня внутрь, наконец, разжал пальцы, и я едва удержалась на ногах. Схватилась за голову, стараясь унять разлившуюся боль, которая теперь только усилилась.
Нордер-Галь развернулся, чтобы уйти. Я встрепенулась, шагнула к нему, сама не понимая толком, что хочу сделать:
— Простите меня.
Мне казалось, что если он уйдет, если закроется эта дверь, то все кончится. Навсегда. У меня больше не будет шанса. Меня бил озноб, я едва стояла на ногах. Но хотела спастись, во что бы то ни стало. Я была готова унижаться, сделать все, что угодно. Все что до этого считала невозможным.
Кажется, карнех опешил. Он замер, какое-то время просто стоял, наконец, медленно развернулся. Его зрачки были расширены, на лице ходили желваки:
— Что ты сказала?
Я сглотнула, чувствуя, как стучат зубы:
— Простите меня. Я не хотела… Я не знала… Я…
Он подался вперед, и я тут же пожалела о собственной глупости, подавилась словами. Нордер-Галь прижал меня к стене совсем так же, как недавно Кьяру. Но та млела от этих касаний, а я умирала от страха, задыхалась. Цепкая обжигающая рука сжимала горло.
— Ты рылась в моих вещах, Тарис.
Его шумное дыхание оглушало. Я снова цеплялась за его руку, пытаясь ослабить хватку. Что я могла возразить? Я, действительно, рылась. Он немного сильнее сжал пальцы, и у меня почти перехватило дыхание. Я лишь хрипела:
— Никогда… Больше никогда… Умоляю…
Он резко разжал пальцы, и я согнулась в приступе кашля, потирала шею. Потом с надеждой подняла глаза, стараясь различить в его резком лице малейшую перемену. Нордер-Галь какое-то время смотрел на меня, но развернулся и вышел.
Я вся содрогнулась от хлопка двери. Слышала, как проскрежетал засов. Я сползла по стене, обхватила себя руками, и разрыдалась. Даже била себя по щекам, надеясь проснуться.
Но чудес не бывает.
Я огляделась: здесь было пусто. Разве что в углу лежала толстая стопка серого гофрированного картона. Я смахнула пыль, легла, свернулась калачиком. Силы покинули меня, иссякли. Этот кошмарный день казался вечностью. Я словно единым разом постарела на несколько лет. Я закрыла глаза, чувствуя, как от напряжения гудит в голове. Я будто растворялась, таяла. Становилась легкой, неосязаемой. Я представлялась себе медузой, которую качает волна. Сознание плыло. Я уже не могла удержать его, погружалась в липкий сон. Едва забылась, но тут же подскочила, услышав громкий душераздирающий крик, от которого перевернулось все внутри.