— Неужели? Как нехорошо!
— Даже два раза!
— О Господи! — Молли едва сдержала улыбку. Понятно, что, проводя столько времени в офисе команды Национальной футбольной лиги, дети слышали и не такие непристойности, но нравы, царившие в семье Кэйлбоу, были достаточно суровы, и каждое неприличное слово влекло за собой тяжкие последствия, хотя и не такие, как десятитысячный штраф Кевина.
Молли не могла понять, как такое могло с ней случиться. Самым ненавистным в ее увлечении Кевином был тот неоспоримый факт, что она умудрилась втрескаться именно в него, самого поверхностного, самого ограниченного во всем мире типа. Футбол — вот все, что интересовало его в жизни.
Матчи и бесконечная процессия топ-моделей с одинаково пустыми лицами. Где он их только находит? В интернет-сайте «Мисс Ничтожество.com.»?
— Привет, тетя Молли.
В отличие от остальных отпрысков Фэб и Дэна восьмилетняя Ханна не подбежала, а спокойно подошла к тетке. Хотя Молли любила всех четверых одинаково, все же относилась к этой беззащитной и слишком уязвимой девчушке, не обладавшей ни ловкостью, ни безграничной самоуверенностью сестер и брата, немного иначе. Ханна с самого рождения была чересчур чувствительной, безнадежно романтичной мечтательницей, одаренной богатым воображением, обожавшей читать и рисовать. Словом, копия своей тетушки.
— Мне нравятся твои волосы.
— Спасибо.
Проницательные серые глаза мгновенно подметили то, что ускользнуло от внимания старших сестер: грязь на брюках Молли.
— Что стряслось?
— Упала на автостоянке. Ничего страшного.
Ханна задумчиво прикусила нижнюю губу.
— Тебе уже рассказали, как поссорились папа и Кевин?
Девочка явно расстроилась, и Молли знала почему. Кевин иногда бывал в доме Кэйлбоу, и Ханна, совсем как ее глупая тетушка, втайне вздыхала по нему. Только в отличие от чувств Молли любовь девочки была чиста и невинна.
— Люди должны отвечать за свои поступки, солнышко, и Кевин не исключение.
— И что с ним теперь будет? — прошептала Ханна.
Молли, в полной уверенности, что Кевин очень скоро утешится с очередной моделью, едва говорящей по-английски, но зато превосходно владеющей всеми эротическими приемами, рассеянно ответила:
— Думаю, он остынет, и все обойдется.
— Боюсь, как бы он не натворил глупостей.
Молли отвела со лба Ханны прядь светло-каштановых волос.
— Снова спрыгнет на лыжах с вертолета, как перед игрой с «Бронкос»?
— Он, наверное, просто не подумал.
Еще бы! Вряд ли ничтожный мозг Кевина способен вместить больше одной мысли! Да разве он может думать о чем-то, кроме футбола? Весьма сомнительно!
Но Молли не собиралась делиться своими соображениями с Ханной.
— Мне нужно поговорить с твоей мамой, а потом мы сможем поехать.
— А после Ханны моя очередь, — напомнил Эндрю.
— Я не забыла, милый, — заверила Молли.
Дети любили ночевать в ее крошечном кондоминиуме на Северном Берегу. Обычно они проводили с теткой выходные, но завтра, в четверг, учителя будут заняты на каком-то семинаре, поэтому Молли решила пригласить к себе Ханну.
— Собирай рюкзак. Я быстро.
Оставив детей, она направилась вниз по коридору, украшенному фотографиями, отражавшими историю «Чикаго старз».
Первым висел портрет отца, и Молли заметила, что сестра подчернила рога, которые давным-давно пририсовала к его голове.
Берт Сомервиль, создатель команды, давно лежал в могиле, но забыть о его жестокости дочери так и не смогли.
Далее следовали официальный портрет Фэб Сомервиль, нынешней владелицы команды, и фото ее мужа, Дэна Кэйлбоу, сделанное в те времена, когда он был старшим тренером, а не президентом «Старз». Молли, улыбаясь, рассматривала снимок своего импульсивного зятя. Дэн и Фэб воспитывали ее с пятнадцати лет и даже в худшие времена были куда более любящими и заботливыми родителями, чем Берт Сомервиль — в лучшие.
Красовался здесь и портрет Рона Мак-Дермита, первого и единственного генерального менеджера команды, или просто «дяди Рона», как называли его дети. Фэб, Дэн и Рон делали все возможное, чтобы как-то совместить титаническую работу по управлению командой НФЛ и семейную жизнь. За эти годы произошло несколько реорганизаций, в результате которых Дэну, покинувшему было «Старз», пришлось вернуться.
Молли сбросила пальто и критически посмотрела на свое отражение в зеркале. Хотя короткая асимметричная стрижка шла ей и подчеркивала разрез глаз, Молли никак не могла успокоиться на достигнутом и выкрасила темно-каштановые волосы в ослепительно яркий оттенок рыжего. Новый цвет делал ее ничем не примечательное лицо более выразительным. Нет, не то чтобы она жаловалась на свою внешность. Нормальный нос, нормальный рот, нормальная фигура — не слишком тощая, не слишком толстая. Короткий взгляд на бюст напомнил о том, с чем она давным-давно смирилась: для дочери шоу-герл она выглядит явно обделенной природой.
А вот глаза ее огорчали меньше — Молли втайне верила, что легкая раскосость придает ей таинственный вид. В детстве она любила закрывать комбинацией нижнюю половину лица, воображая себя прекрасной арабской шпионкой, Она со вздохом стряхнула грязь с брюк, вытерла любимую сумку и, подхватив стеганое пальто, направилась к кабинету сестры.
Шла только первая неделя декабря, но служащие уже начали развешивать рождественские украшения. С двери кабинета Фэб улыбался Санта-Клаус в форме «Старз» — последний рисунок Молли.
— А вот и тетя Молли! — объявила она, заглядывая в комнату.
Ослепительная блондинка так энергично отбросила ручку, что золотые браслеты на запястьях весело звякнули.
— Слава Богу! Голос разума — именно то, что мне сейчас… Господи! Что ты сделала со своими волосами?!
Сама Фэб с копной роскошных, не знавших краски белокурых волос, янтарными глазами и потрясающей фигурой была похожа на Мэрилин Монро. Именно так выглядела бы звезда, если бы дожила до сорока лет. Впрочем, Молли никак не могла представить Мэрилин Монро с пятном от виноградного желе на шелковой блузке. Что бы ни делала с собой Молли, как бы ни старалась, ей все равно не сравняться с сестрой, но она не завидовала. Только самые близкие люди знали, сколько бед принесли Фэб изумительное тело и роковая красота женщины-вамп.
— О, Молли, неужели опять! — простонала Фэб.
Увидев ужас в глазах сестры, Молли от души пожалела, что не надела шляпу.
— Да успокойся ты! Ничего не случится!
— Успокоиться? Каждый раз, когда тебе приходит в голову особенно изощренным способом поиздеваться над своими волосами, на нас сваливается очередное несчастье! Теперь ничего хорошего не жди.
— Все это в прошлом. Можно подумать, я приношу одни беды! Уж и волосы покрасить нельзя! — обиженно фыркнула Молли.
— Я тебе не верю! Опять вляпаешься в какую-нибудь историю!
— Ничего подобного!
Может, если Молли будет повторять это достаточно часто, ей удастся убедить и себя?
— Тебе было всего десять лет, — пробормотала Фэб, — ты считалась самой способной и примерной ученицей в пансионе. И вдруг ни с того ни с сего отрезала себе косички и подложила в столовой бомбу-вонючку!
— Подумаешь! Химический опыт талантливого ребенка!
— А дальше? Тринадцать лет. Спокойная. Прилежная. После того случая с бомбой ни одного проступка. Пока ты не начала посыпать волосы сухим «Джелло»[2] . И тут взрыв! Ты быстренько собрала все университетские награды и призы Берта, вызвала мусорщиков и потребовала убрать их с глаз долой.
— Но когда я рассказала обо всем, ты обрадовалась, признайся!
Однако Фэб уже завелась и потому не собиралась ни в чем признаваться.
— Прошло еще четыре года. Четыре года идеального поведения и блестящих успехов в учебе. Дэн и я приняли тебя в наш дом и в наши сердца. В выпускном классе ты должна была выступить от имени всей группы на выпускном вечере. У тебя был хороший дом, любящая семья… Кроме того, ты стала вице-президентом школьного совета, так с чего мне было волноваться, если тебе вздумалось выкрасить волосы в оранжево-голубую полоску?
— Это цвета школы, — еле слышно пояснила Молли.
— И тут мне позвонили из полиции и объяснили, что моя сестра, умная, трудолюбивая девочка, хладнокровно включила пожарную сигнализацию во время большой перемены! Да, невинные детские проделки не для нашей Молли! Это вам не простое озорство! Ей подавай сразу злостное хулиганство!