— Много, Дюймовочка! Это очень много. Я не смогу без тебя неделю! Чем я буду дышать? Я задохнусь, — мое сердце останавливается, разум затуманивается. Только что я была на него ужасна зла, а сейчас я просто захлебываюсь от любви к нему. Что это, если не признания в чем-то большем. Его слова моментально, перечеркивают все, что он говорил и требовал от меня до этого.
— Вот как у тебя это получается? — спрашиваю я. — Несколькими словами перекрыть всю мою злость?
— Я просто говорю то, что чувствую, — уже спокойно произносит он. Цвет его глаз из стального превращается в теплый, ласковый, любимый. Наклоняется ко мне, ведет носом по шее, которую я неосознанно открываю для его ласк. Вверх по лицу, глубоко вдыхая, — Езжай на неделю, раз соскучилась. Но ни днем больше! — по телу мелкая дрожь пробегает, отдавая теплой волной. Кожу покалывает от его неожиданной ласки. — У нас есть еще время, чтобы голод мой по тебе унять, — вниз от виска губами ведет, по щекам, скулам, шее. Перехватывает рукой мои волосы, осторожно наматывая на кулак, заставляя голову вверх вскинуть, в глаза смотреть, в которых ртуть серая тягучая плавится. — И наказать тебя еще надо успеть.
— За что? — спрашиваю я, предвкушая его сладкое наказание.
— Думаешь не за что? — хрипло спрашивает он, оттягивая мои волосы назад, обнажая шею, чтобы кожу на ней прикусывать и зализывать языком, заставляя меня теснее к нему прижаться, почувствовать его внушительную, готовую плоть, по инерции, неосознанно тереться об него влажными трусиками. Дан выпускает мои волосы, дергает пояс халата, распахивая его. Стягивает с плеч, отшвыривает на пол. — Вот за это! — рычит мне в губы, поглаживая грудь невесомой лаской, резонансом до боли щипая соски. — За то, что в тоненьком халатике на голое тело предстала перед бывшим женихом, — впивается в губы, целует, всасывая губы. Хватаюсь за его плечи сильные, чтобы хоть какую-то опору найти. — За то, что спорила со мной, перечила и ослушалась. Курила, когда я запретил! Моя женщина должна меня слушаться и подчиняться! — шипит мне в губы.
— Неееет. Я неееее подчиняюсь, — стоном отзываюсь ему в губы, ногтями грудь его царапая.
— А вот это мы сейчас посмотрим, угрожающе усмехается он, заранее зная, что я проиграю, сдамся ему в плен. В плен его слов, его губ, его тела, его рук, которые меня не пощадят. И я хочу в этот плен. Хочу это сладкое наказание, до тянущей боли внизу живота. До ломоты в костях.
— Накажииии, — на выдохе прошу я в его чувственные губы.
И он наказывал. Заставлял стонать и кричать до хрипа. Наказывал ласково и грубо. Беспрерывно, убивая и воскрешая меня заново. И я тонула в его взгляде, полном желания и обещания. Еще никогда и никого я не хотела настолько сильно. Он шептал мне на ухо пошлые, порочные слова, комментируя все, что со мной делал и что еще сделает. Мы прерывались только на обед, а потом заново погружались в друг друга. Запредельная страсть, казалось, от нее тяжело дышать, и воздух вокруг был тягучим, густым. Но зачем мне нужно дыхание, когда он заставляет дышать им, повторяя, что по-другому никак?
А потом он сам отвез меня в аэропорт. Я была почти в бессознательном состоянии, истерзанная его лаской, с припухшими губами и воспаленной кожей. Он долго не выпускал меня из машины, прощаясь поцелуями, заглядывая в глаза. Прощаясь угрозами и приказами вернуться в срок, и не днем позже. А я улыбалась как наивная и счастливая дурочка, соглашаясь с ним. И с такой же глупой улыбкой садилась в самолет, думая о том, что неделя без него это действительно много. БОЖЕ, Я ПРОПАЛА! Вот какая ты, ЛЮБОВЬ!
Дома у родителей я пробыла ровно четыре дня. Я не выдержала недели без него. Это действительно чертовски много. Особенно, когда Дан звонил мне каждую ночь, не давая уснуть, рассказывая, как мало кислорода вокруг него осталось, заставляя признаваться меня в том, что я сама дико скучаю, описывая в красках, что он сделает со мной по приезду. Играя со мной, приказывая касаться себя, ласкать грудь, и так же больно щипать, спускаться ниже, растирать влагу между складочек, массируя клитор, тихо стонать ему в трубку, и рассыпаться в оргазме. А после, со счастливой улыбкой выслушивать его ругательства, и обещания разорвать на части. Я хотела прислать ему фото, но он запретил, сказав, что если я пришлю ему себя и свои части тела, он тут же прилетит за мной. И мне все это безумно нравилось, еще никогда я не была настолько, счастлива с мужчиной. Пусть он не признавался мне в любви, но он делал это другими словами, которые звучали сильнее и красноречивее, чем слово «люблю».