— Что происходит? — спрашивает она, как только мы выходим из кабинета.
— Подругу у нее убили, труп только что нашли мои ребята, — говорю как есть, не до игр мне сейчас. Ксения округляет глаза, хлопает ресницами. — Просто езжай домой, я вечером приеду.
— Почему я должна уехать? Чем я вам помешаю?!
— Ксения, твою мать! Просто делай то, что я говорю!
Вы когда-нибудь следили за секундной стрелкой часов? Она делает оборот и еще один, и еще, унося за собой безвозвратно время. Кажется секунда, минута — это так мало. Но она уже никогда не повторится. Будет новая, следующая. И она тоже уйдет безвозвратно. Время идет, и его не остановить. Но в данный момент мне казалось, что оно тянется, ползет очень медленно.
Дан не явился ни вечером, ни утром, и даже не позвонил. А я ждала, кусала губы, грызла ногти, смотря на секундную стрелку часов, отсчитывая время.
Я все понимала. Старалась понять… Инна по сути — маленькая девочка. У нее случилась беда. Дан как взрослый, не посторонний мужчина, должен был ей помочь. Я все понимала. Но не могла этого принять. Почему он не приехал вечером, как обещал? Почему не позвонил? Я давно растеряла всю гордость и чувство достоинства, я звонила ему сама вечером, утром, час назад. Его телефон отключен. В офисе его нет. Юля сказала, что вчера он уехал с Инной и больше не появлялся. Мне казалось, что я медленно, но верно, схожу с ума. Он с ней? Жалеет ее? А она этим пользуется? Черт, теперь я понимаю слова Дана о том, что любовь — это утопия. Меня засасывает в это болото. Это — обрыв, над которым я стою. Еще немного, и я прыгну, свернув себе шею. Я хотела выйти из дома, прогуляться, сходить в парк, посидеть возле любимого пруда. Вырваться из этих четырех стен и обременяющего ожидания. Но я сидела дома, ждала его, боясь, что как только я выйду из дома, он обязательно приедет. Он должен приехать. А должен ли? Вечером второго дня я сменила локацию, секундная стрелка отсчитывающая время, мне надоела. Я сидела на подоконнике, курила и смотрела в окно, вглядываясь в темный двор, ища его глазами, ища в каждой заезжающей машине, его. Загоралась искрой надежды, и так же быстро гасла, когда оказывалось, что это не ОН.
Он пришел поздно ночью. Но я не спала, ждала. Молча пропустила его в квартиру. Он тоже молчал, облокотившись на тумбу прихожей, долго смотрел мне в глаза. Вид у него был усталый, удручающий, чем-то озабоченный.
— Что-то случилось? — произношу первые слова. Боясь сделать первый шаг, подойти к нему. А он молчит, просто осматривает меня, не отвечая на мои вопросы. А мне кричать охота, закатить истерику, требуя ответить где он был, почему не перезвонил. Но я молчу. Сдерживаюсь.
— Я скучал. Безумно скучал, Дюймовочка, — говорит он мне, отталкиваясь от тумбы, надвигаясь на меня, притягивает в объятия, подхватывает за бедра, поднимает, молча несет в спальню.
— Где ты был? Я звонила, ты…
— Тихо. Молчи. Потом. Все вопросы потом, — закрывает мне рот поцелуем, плавно опуская на кровать. Это запрещенный прием, потому что, в его объятьях, от его ласк, все мои вопросы, обиды и претензии теряются, отходят на второй план.
Всю ночь он терзал меня собой, заставляя извиваться и стонать на простынях, в изнеможении запрокидывать голову, хрипнуть от криков, разрывая ими ночную тишину. Он не сказал мне ни слова, и мне не позволял. Только стонать и кричать ему в губы, заставляя чувствовать его. И я чувствовала его, каждой клеточкой своего тела. Он брал меня в разных позах, покрывая каждый миллиметр моей кожи поцелуями. Переворачивая на живот, вжимая в подушку жестко и остервенело. А после, положив меня себе на грудь, нежно убаюкивал, поглаживая и перебирая мои растрепанные волосы, приказывая спать, обещая завтра со мной поговорить и все объяснить.