— Да, вполне. И днем и ночью, — гадко ухмыляется он. Ночью! Ночью! Хочу ответить ему тем же. Но все слова где-то теряются. Становится больно, противно. Он постоянно заставляет меня чувствовать себя шлюхой, грязной дешевой шлюхой! Сегодня он даже мне заплатил.
— А знаете что, Данил Александрович! Засуньте себе в жопу свои деньги! И идите НАХРЕН! — хватаю свою сумку, вылетаю из машины. Громко, со всей силы, хлопаю дверцей. Бегу в свой подъезд.
ГЛАВА 5
Восемь утра. Мой кабинет залит теплыми лучами яркого солнца. Кручу в руках чашку остывшего чая, пытаясь хоть пять минут ни о чем не думать. Кажется, что моя голова сейчас расколется на части от переполняющих ее мыслей. Я почти не спал этой ночью, чертовы мысли не давали мне отключиться. Отец, категорично отказывается от какого-либо лечения, а я никак не могу принять и понять его решений. Я искал выход, придумывал, для него доводы и мотивацию, но все впустую. Хотелось биться головой об стену от его упертости. И этот чертов ужин с нашим спектаклем! Я согласился на нем присутствовать только ради этого разговора, в надежде на то, что отец согласится на лечение. Но все впустую.
Не знаю, как я вообще сдержался, как смог контролировать себя на этом чертовом представлении, разыгранном нами перед моей семьей. Но я ни на секунду не пожалел, что взял с собой именно Дюймовочку. Она сыграла идеально. За столом при нашей «милой» беседе, она идеально отвечала моей матери и Кристине. Я сам не смел и рта раскрыть. Точнее, я сдерживался. Я знал, что стоит мне сорваться и весь этот спектакль идеальной семьи за столом полетит к черту. Сквозь зубы улыбался, заливался коньяком, сжимал зубы да хруста. Благо Ксения прекрасно отвечала за меня. Я все это терпел. Терпел ради отца. Он просил изобразить идиллию, и я изображал ее, как мог, заливаясь коньяком. За четыре года я научился сдерживаться. Раньше я бы, наверное, высказался. Высказался так, что всем бы стало мало места в этом чертовом удушливом доме.
Кристина. Чертова сука, язвила, заявляя, что Дюймовочка мне не подходит. В моей голове молниеносно пронесся ответ на ее колкость. Я даже открыл рот, но вовремя остановился. Точнее меня остановила Ксения. Если бы не она, весь этот фарс полетел бы ко всем четям. И я не знаю, чем бы он закончился.
Но самое интересное в этом вечере было то, что Кристина решилась со мной поговорить. За все четыре года ее молчания, она вдруг изъявила желание что-то мне сказать. Но вот только она не учла, что сейчас мне ее лживые объяснения нахрен не нужны. Я слушал ее. Сжимал ее руку, которой она хотела ко мне прикоснуться, и слушал ее слова. Слова о том, что она скучает, тоскует, и что все совсем не так, как кажется. Она просила о встрече наедине для того, чтобы она могла мне все объяснить. За чертовых четыре года она не нашла времени на разъяснения, а увидев меня с другой, что-то поняла? Но я был рад ее внезапному порыву поговорить со мной. Рад, потому что, сжимая ее руку, прикасаясь к ее коже, я ничего не почувствовал. Ее слова не вызывали во мне ни одной эмоции. Мне не хотелось, как раньше, уничтожить ее, добить. Я чувствовал только лишь пустоту с примесью жалости. Жалея ее никчемную жизнь. Да. Я виноват в том, что ее планы и надежды по отношению к моему брату полетели к черту. Но я не жалел о своих поступках. Мне даже было жаль Стаса. Ведь он не дурак, наверное, понял, что Кристина — лицемерная тварь. Алчная сука, ищущая везде свою выгоду. Я надеюсь, он понял, что в его ситуации не нужен ей, что она, скорее, жалеет его. Так какого хрена он ее терпит? Но теперь это только их отношения, их жизнь, в которой им самим вариться. Кристине я ответил, что никакой встречи не будет, никогда. В конце ее монолога и просьб о встречи, я просто сказал, что я не шакал, и падаль не поднимаю. Даже в темноте я видел, как ее глаза наполнялись слезами. Раньше я бы, наверное, насладился этим моментом, а сейчас мне было просто плевать.
Придя в комнату, я просто хотел выкинуть всех из головы, забыться и не думать о них хотя бы несколько часов. Поэтому и затеял игру с текилой. Увидел Ксению в черно-красном кружеве, и понял, что игра удастся. В эту ночь я послал всех своих чертей к их прародителям, оставив только нас с Дюймовочкой. Я хотел, чтобы она помогла мне забыть обо всем на свете. И она меня не подвела, принимая мою игру. Ласкал ее грудь, слизывая с нее соль, целовал ее губы со вкусом лайма, и сатанел от желания. А эта бестия призывно улыбается, вся дрожит и прогибается от моих прикосновений. Чувствую, как она хочет меня, не меньше чем я ее. Сама слизывает соль с моей груди, возбуждая так, как еще никто не возбуждал. Смотрю на ее идеальную грудь с набухшими от моих ласк сосками, и тело пронзает жгучей смесью, адреналином. Ее взгляд — голодный возбужденный, глаза блестят, затуманенные желанием. Слегка стонет от моих прикосновений. И мне хочется одновременно разорвать ее, уничтожить за эту похоть, за то, что вызывает во мне такие желания, которых я не хочу, или заласкать ее тело до изнеможения, заставляя кричать мое имя, срывая горло. В паху болезненно ноет, хватаю ее, переворачиваю на живот, врываюсь до упора, целую, кусаю ее нежную кожу на шее, вдыхая ее неповторимый медовый запах. Она сдерживается, а я хочу слышать ее голос, получить доказательство того, как ей хорошо подо мной. Заставляю кричать, вырываю из нее сладкие крики экстаза. Тону вместе с ней в этой поглощающей нас бездне. Получаю ее оргазм, но мне мало, хочу еще. Сжимаю ее бедра со всей силы, врываясь, как ненормальный, в ее податливое тело. Вижу, как она выгибается, сжимает руками покрывало, ее крики оглушают меня, а я хочу громче, добиваюсь этого, заставляя ее кончить еще раз. Не выдерживая, кончая вместе с ней от того, как мышцы ее лона сжимают мой член. И, твою мать! Как же охренительно она пахнет, она такая сладкая, медовая, тягучая. Сдерживаю себя, чтобы не прижать ее к себе, не заглянуть в ее затуманенные от экстаза глаза. Сдерживаюсь, чтобы не утонуть в ее чертовых ведьмовских зеленых глазах. Просто отпускаю ее. Падаю на кровать, закрываю глаза, чтобы не видеть ее больше! Делаю вид, что сплю. А на самом деле, я сожалею о произошедшем, потому что в эту самую минуту понимаю, что больше ничего не чувствую к одной женщине. И что-то зарождается к другой. Начинаю ненавидеть Дюймовочку за то, что будит во мне все забытое, выкинутое из головы и вырванное из сердца.