Я люблю, когда он смотрит на меня снизу вверх, хотя я ниже его на полголовы. У него тогда взгляд становится затуманенный, наверно, так преломляется свет. Я это заметила, когда он перевязывал мне коленку, разбитую по моей бесконечной глупости об лед. Я люблю, когда он придерживает меня под локоть, если мы идем по скользкой тропинке. Конечно, я вырываюсь и говорю что-то бессмысленное о феминизме, о том, что все мужики - козлы. Он закатывает глаза, как умеет только он, и негромко говорит, что все бабы - дуры. Я в глубине души с ним соглашаюсь и замолкаю.
Я люблю, когда он напевает что-то себе под нос. Он часто в наушниках. В плеере неизменный «Сплин», «Люмен» или «Кино», ну и что-нибудь еще по настроению. Я не терплю «Сплина», недолюбливаю «Люмена», порой предпочитаю Цоя, но люблю вытаскивать у него наушник из уха и забирать себе, думая, что мы связанны. Он это терпеть не может, досадливо морщится и говорит, что «воровать чужое - нехорошо».
Я люблю, когда в жуткую вьюгу он натягивает мне на голову капюшон, поскольку я не ношу шапок. Он не любит зиму, но любит метель. Я тоже. Он не видит смысла в праздновании Нового года, Дня народного единства и Восьмого марта. Я тоже. Он не любит, когда я говорю глупости. Я тоже. Он не любит меня и, слава Богу. Он верит в него, а меня зовет богохульницей за мои глупые шутки, касающиеся религии. Еще в первый год нашего знакомства у меня возникли нелепые идеи подарить ему серебряного ангела-хранителя, чтобы носил возле нательного креста. Крестик я к тому моменту не видела, но подозревала, что он есть - по толстой серебряной цепочке, выглядывающей из-под ворота рубашки. И четкам на руке вместо часов. Он часто их перебирает, когда нервничает, но не хочет этого никому показывать. Ангела-хранителя я ему так и не подарила - сочла подарок слишком интимным. А кто-то не счел, я знаю - столько раз видела его без рубашки. А от кого подарок, спросить так и не решилась.
Мы оба верим в разное и разных. Ромка в ранние годы нашего знакомства верил, что я его люблю. Я в это не могу поверить даже сейчас со всеми своими аутотренингами. Я люблю Рому. Я люблю Рому. Я люблю Земцова. Тьфу. Свежо предание да верится с трудом. Как любить человека с такими жесткими плечами, который не умеет крепко обнимать? Не представляю. Зато такого человека легко ревновать, считать своей собственностью, скрежетать зубами, видя, как он говорит, смеется, обнимается с другими. Ведь это не они обитают у него на подоконнике, как в своей квартире. За этот подоконник я готова отдать все, даже предложить ему свою руку и сердце, лишь бы иметь к Нему доступ. Естественно, я говорю не о Роме.
И сейчас я именно на этом подоконнике, а Земцов сидит напротив, в кресле. Он простужен или гриппует, не знаю точно, поэтому частенько чихает и постоянно морщится от дыма моих сигарет. Я давно не хочу их курить, но его это раздражает, выводит из себя, заставляет показывать истинные чувства, эмоции, чего я и добиваюсь. Кроме того, когда я вновь забываю о своем обещании не курить, он мне покупает зажигалки. И это приятно, правда, он добавляет ложки дегтя: «Это последняя. Не маленькая уже, сама купишь». Иногда он покупает и сигареты, держит их дома специально для меня. Я люблю их искать, поскольку это прекрасная возможность перевернуть его дом вверх дном. Он любит порядок, который я не выношу. Поэтому порой навожу в его однокомнатной квартире свой «упорядоченный хаос», включающий валяющегося под диваном плюшевого медведя Фому, названного в честь моего бывшего. Фома-Рома, схоже, не находите? Но это к делу не относится, ведь вы хотите слушать не о моих бывших, а о Ромке.
Что про него сказать? У него сильные руки - он может поймать меня в трясущемся трамвае или падающую с подоконника. У него глаза с поволокой, странного цвета: не серого, не зеленого, не голубого, вообще малопривлекательного. У него твердые моральные принципы и убеждения, а также непринятие меня и моих поступков. У него укоризненные взгляды в мою сторону и жалящие в самое сердце слова. У меня в отношении него есть только одно средство защиты-нападения: «Рома, ты - козел». Ни с каким другим именем слово «козел» не ладится. Можно сказать, хоть и не нужно: «Кирилл, ты - дурак», «Влад, ты - гад», «Даня, пошел вон», но «Рома, ты - козел» - самое бесподобное сочетание. Это как вишенка на торте наших отношений, завершающий штрих, без которого я была бы не я, а он - не он. И я повторяю вновь и вновь: «Земцов, ты - козел», хоть страшно не терплю эту фразу и вполне обошлась бы без нее, если бы Земцов не стал частью моей жизни. Большой такой частью, без которой я уже не могу жить спокойно.
Я могу не появляться на пороге его квартиры месяцами, а затем дневать и ночевать там неделями. Его мне подсунула судьба и я, простите, не буду ее за это благодарить. Он, думаю, тоже. Я знаю, что он порой зовет меня своим персональным Лихом и мечтает от меня избавиться. Но знаете, что самое страшное, странное, мной непонимаемое? Что я не могу подобрать слов для его описания, и хорошо, иначе это эссе будет в трех томах, а не объемом полторы-две страницы. Я знаю все его влюбленности, любимые фразы, психологический тип. Любимые книги, фильмы, предпочтения в музыке. Наверно, с легкостью заполню за него любые анкеты , даже если там спросят, сколько раз он открывает глаза за ночь, как он целуется и откуда шрам полумесяцем у него над глазом. Но я его не люблю. Между нами что-то несоизмеримо большее. Это к нему я могу броситься в рубашке с чужого плеча в жуткой истерике и знать, что он найдет правильные слова, чтобы меня успокоить. Он - это он. Я терпеть его не могу, он отвечает мне взаимностью. Я не люблю его, но как я могу писать эссе «Человек, которого я люблю» о ком-то другом, если в моей жизни есть Рома, Роман Андреевич Земцов?