- Ты пропустила встречу, - буднично говорю я, будто мы виделись буквально вчера. Возможно, она улыбается, а, может быть, серьезна. Темнота скрывает все. Можно надавить на выключатель и избавить нас от сумрака. Вместо этого я швыряю ее сапог обратно в коридор.
- Эй, аккуратнее, - теперь я точно уверен, что она улыбается. - Они - итальянские и обошлись мне недешево.
- Когда я вошел, они уже там валялись, - не чувствую ни капли раскаяния.
- Они стояли ровно, это ты - неуклюжее животное, - просто говорит она и делает очередной глоток. Она не слезает с подоконника, я не делаю попыток подойти.
- Козел? - уточняю я, какое именно животное она имеет в виду. - Ты же так привыкла меня называть.
Молчит. А потом громко всхлипывает. Черт, к этому я оказываюсь не готов. Лиховерцевой не полагается реветь на моем подоконнике. Ей вообще не полагается на нем быть, но она здесь и нам надо столько обсудить, а она ревет. И что хуже всего - ревет по неясным мне причинам.
- Эй, ты чего, - я в два счета оказываюсь возле нее. Юлька спрыгивает с подоконника прямо в мои объятия. От меня пахнет коньяком, от нее - какими-то новыми духами. Ее слезы пропитывают мою рубашку. А я еще говорил, что это не похоже на дешевую мелодраму. - Что-то случилось?
«Конечно, случилось, осел! - ругаю я себя. - Ревущая у меня на груди Лиховерцева - это уже нонсенс».
Вместо ответа на свой вопрос я получаю листок в грудь. Обычный исписанный листок, вырванный из тетради. И только через несколько мгновений до меня доходит - это мой листок, видимо, забытый на столе или даже на этом подоконнике. Это не главное сейчас. Куда главнее, что Юля его явно прочитала.
- Может, объяснишь? - спрашивает она, вытирая слезы.
- Каких объяснений ты хочешь? - отпускаю ее. Все как в песне Би-2 и Сплина: «Между ними, секунду назад было жарко, а теперь между ними лежат снега Килиманджаро». - Ты ведь прочитала, а там все подробно изложено. Очень даже ясно и понятно.
- «Эссе о человеке, которого я люблю» со мной в главной роли - это ты называешь «ясно и понятно»? - она толкает меня в грудь, и я слегка покачиваюсь.
- Ты же писала такое обо мне! - лучшая защита - это нападение.
- Это совсем другое. Это был конкурс! - она почти кричит. - И я писала, что я тебя не люблю!
- Так и я написал то же самое! - повышаю голос в ответ. Какая же она невыносимая и безмерно действующая мне на нервы. Я и забыл это, оказывается.
- Вот именно, - внезапно стихает она. Мы молчим, как два идиота. Листок в моих руках, и я, чтобы чем-то занять себя, вглядываюсь в написанное. В комнате темно и я скорее вспоминаю, чем различаю буквы.
«Эссе о человеке, которого я люблю», - написано моим прыгающим почерком. - «Именно так ты озаглавила свое «письмо» ко мне. Вот и я поступлю также. Помнится, ты много писала, что я - козел, и никакой аутотренинг не заставит тебя влюбиться в такое животное, как я. Так какого черта ты никак не оставишь меня в покое! Ты - везде. В симпатичных девчонках в такой же юбке, как у тебя (почему я вообще помню, какие ты носишь юбки). В пыльном медведе, все еще валяющемся где-то за диваном (я давно должен был его выкинуть). В новостях из Крыма. Я не люблю тебя! Так почему каждое утро пересчитываю подаренных тобой слонов, будто это залог удачного дня. И почему, скажи мне, почему, если я вдруг этого не сделаю, весь день летит к чертям. Да все летит к чертям, когда со мной заводят разговор о тебе. Ненавязчиво так, будто мы давно женатая пара, но у нас некоторые трудности сейчас. Черта-с два, это не трудности, это развод! Представляешь, мы разведены, даже не успев жениться. Не то, что б я вообще собирался на тебе жениться. А сколько слухов-то об этом ходило! Бред. Лиховерцева, да ты же в жизни не согласишься стать Земцовой. Юлька Земцова - это ж нонсенс! Такие несносные особы, как ты, могут быть только Лиховерцевыми и никем больше. Ты, конечно, можешь заявить, что оставишь свою фамилию при себе. Но вот уж нет! Вышла замуж за Земцова, так будь Земцовой! Знаешь, я ставлю слишком много восклицательных знаков, говорят, это признак истерии. Черт возьми, да это же ты мне и говорила. Ужас, я уже думаю твоими словами. Я вообще слишком часто ловлю себя на мысли, что рассуждаю, как ты. Это худшее, что могло со мной случиться. Нет! Есть вещь похуже. Это когда ты целуешь девушку в надежде на продолжение отношений, а она сбегает от тебя в другой город. Делая вид, что между вами ничего не было, что все это яйца выеденного не стоит. И что в итоге? Она нежится в солнечном Крыму, а ты в дождливом Питере, как дурак, объясняешь каждому встречному, что вы не пара, что ничего не случилось, что ты не обижен. А я обижен! Я чудовищно обижен на тебя, что от тебя до сих пор нет ни слуху, ни духу. И это не тебя изо дня в день пытают словами обо мне. Е-мое, да даже мама моя о тебе спрашивала. Представляешь? Моя мама о тебе. Еще немного и я пойду на поклон к твоей. Но это же бессмысленно, да? Я отправил тебе столько сообщений, но ты продинамила меня во всем. Хех, Лиховерцева - динамо, а еще болеет за Зенит. Ай-яй, как не стыдно. Так вот знай. Я не люблю Юльку. Я не люблю Юльку. Не люблю! И заткнитесь вы все. Все. Точка».