Мы так и продолжаем существовать в своих параллельных мирах в одной квартире: я со своим коньяком, она - с чужими стихами. Почему-то их тематика сегодня исключительно любовная. Хитрый взгляд буравит меня сверх меры, будто они мне посвящены. Я от такой мысли весь передергиваюсь. Упаси Бог! Нет, стать Юлькиной влюбленностью - это обречь себя на муки адские еще до Страшного суда. Она ведь не может любить спокойно, издалека. Нет, наша Юлечка наскакивает, как маньяк из подворотни, и не сбежать, не спрятаться, пока она тебя всего не изрежет и не сбежит к другой жертве. И я никак не могу понять, хотя в университете сыскал славу, как толковый студент: почему некоторые приходят за добавкой? Стоят под дверьми; не жалея соседских ушей, поют серенады; что-то на асфальте малюют. Один вообще повадился цветы каждый день под дверь подбрасывать. Все бы ничего, если бы не жутчайшая аллергия Лиховерцевой на все пыльцово-цветущее. После того, как Юльку с особо острым приступом чуть не забрали в больницу под капельницу, этот «недобитый» исчез, буквально испарился, оставив нас гадать - то ли бедолага и вправду не знал об этой Юлькиной особенности, то ли таким извращенным образом мстил. Я склоняюсь именно ко второму варианту, однокурсницы - к первому. Девчонки, что с них взять. Что по этому поводу думает Юлька - так никто и не узнал.
- Марина Цветаева! Ты, меня любивший фальшью! - Юльке тем временем все нипочем: ни я, ни бабушки во дворе, ни ее дурацкая шляпка, ни нагулявшийся Тимка и теперь орущий, чтобы ему дали пожрать. Она читает стихи, а значит - не с нами. Хотя порой что-то земное в ней прорывается:
- Ромка, а Ромка, вот ты мне однажды сказал... Истины - и правдой лжи...Что я бы не смогла стать твоей женой.... Ты, меня любивший - дальше // Некуда! Из-за того, что столько стихов знаю. За рубежи! // Ты, меня любивший дольше // Времени. Ведь было же? - а ведь и правда было. Еще на первом курсе, в самом начале знакомства с этой ходячей нелепостью. С чего я так тогда сказал? А шут его знает. Влюблен в другую был безумно. Только ее рядом представлял. По утрам, знаете ли, вместе просыпаться. Бред. С тех пор я не романтик, а разве им и был когда?
- Десницы взмах! - // Ты меня не любишь больше: // Истина в пяти словах. Уф. - Юля, наконец-то, устает стоять и спускается. Жаль не с небес на землю. Пока просто на пол. Ничего не говоря, идет на кухню. Возвращается с чашкой воды. Протягивает ее мне, я в ответ салютую ей бокалом с коньяком, кстати, наполовину уже пустым. Юля, Юлия Сергеевна, усмехается и залпом выпивает воду. Затем усаживается на подоконник. Потом поднимается на ноги, собираясь что-то еще читать. Взгляд, брошенный ею, мне не нравится. Именно с похожими взглядами, как она там говорила? «Слагают стансы и идут на плаху?» Что-то в этом роде. В общем, ва-банк, когда все, когда финита ля комедия.
- Юлия Друнина! Теперь не умирают от любви - // Насмешливая трезвая эпоха. // Лишь падает гемоглобин в крови, // Лишь без причины человеку плохо...
И тут случается то, чего я, наверно, всегда подсознательно ждал. Лиховерцева никогда не умела стоять спокойно, всегда отчаянно жестикулировала, что-то рассказывая. Вот и сейчас, от слишком резкого движения она качается и начинает падать. Слава Богу, в сторону комнаты, а не за окно. Наверно, я мог ее не ловить, сама Юлька относилась к своим падениям и сломанным конечностям философски, иногда только грустно подмечая: «Хуже таза уже не будет». Тем более, падала в своем «поэтическом» облике Лиховерцева постоянно, паря в небесах. Все бы обошлось, я вам точно говорю.
Я ее ловлю. Сам не знаю зачем. Наверно, это выглядит, как во всех этих средневековых поэмах: «Смелый рыцарь спасает прекрасную даму». Но это же мы: я и Юлька. Я сто раз повторял и повторю в сто первый - между нами ничего не может быть. Это же Лиховерцева! Мы с ней почти пять лет знакомы, и, не будь однокурсниками, вряд ли вообще пересеклись в этой плоскости под названием: «Жизнь». И я, конечно же, нарушаю весь момент, закашлявшись, ведь, как-никак, я, хоть и идущий на поправку, но все еще больной.
- Ромка, а люди умирают от любви? - я киваю, не зная к чему это все. - И падают? - опять кивок. К чему она клонит? А Юлька все так же пристально смотрит на меня, и в какую-то долю секунды я думаю, что она меня поцелует. У нее это неплохо получалось, я помнил. Но вместо этого она поднимает руку, откидывает мои волосы со лба, проводит кончиками пальцев по виску, спускается к щеке... и вдруг треплет по ней и со словами: «Хороший мальчик!» - выскальзывает из этих внеплановых объятий.