- Ах да, и побрейся. Болезнь - не повод запускать себе. Оревуар, мон ами. - И исчезает за дверью. Даже не хлопает ей сегодня.
Я ухмыляюсь, залпом допиваю коньяк и думаю, хорошо, что не начал пить антибиотики, купленные вчерашней Юлей, которую Юленькой можно было назвать. Интересно, как будут звать завтрашнюю Лиховерцеву?
Часть 1. Не буди Лихо. Глава 4
Глава 4
Завтрашнюю Лиховерцеву, как оказалось, лучше никак не звать. Знаете, как налогового инспектора. Такие посещения редко приносят пользу, особенно, если случаются рано утром. Лиховерцева появляется у меня на пороге уже в девять, когда я еще вижу десятый сон, точнее бред, вызванный вновь подскочившей температурой. Пора все-таки переходить с коньяка на антибиотики. Юля в рюшах не зря же мне их покупала, предусмотрительная, хоть и невозможно навязчивая. Знать бы еще когда и как их принимать, а то бумажку с непонятными каракулями Лиховерцевой я выкинул в мусорку в первые же минуты исчезновения Юльки из моей квартиры. Не хватало здесь следов ее пребывания. Продукты в холодильнике, не в счет! Может, у сегодняшней Юли спросить? Это кажется мне неплохой идеей. Правда, исключительно до момента, когда я разглядываю девушку в дверном проеме внимательней. Спрашивать ни о чем нельзя, только слушать. И от этого никуда не деться - передо мной «Лиховерцева-танк».
- Земцов, может, ты прекратишь на меня таращиться и впустишь наконец? - черт, я совсем забываю, что нахожусь в квартире, а Юлька - на лестничной клетке. Я, конечно, не прочь так это и оставить, но потом проблем не оберешься. Такая Лиховерцева, чтобы ты ее выслушал, пойдет на все.
- Проходи, - Юлька презрительно кивает и, отодвинув меня плечом, проходит в зал-спальню.
- Земцов, мог бы и прибраться! В каком свинарнике живешь. И не надо ля-ля про свою болезнь, ты - козел, а значит - притворщик. - Логики в этих словах я не вижу, но противоречить Лиховерцевой, когда она в штанах и мужской рубашке, явно у кого-то стащенной, возможно, даже у меня, это надо уж очень не любить жизнь, а я ей, простите, дорожу. - И кофе мне принеси! Надеюсь, его сварить ты в состоянии? - вслед за этим слышатся звуки выдвигаемых ящиков и тихие чертыханья Лиховерцевой. О, не стоит надеяться, что она проводит время за уборкой моего логова. Сдается мне, она приводит его еще в больший беспорядок, ища сигареты. Замечу, что я не курю. Когда-то пробовал, не понравилось. Сигареты держу исключительно для Лиховерцевой, и отнюдь не от моей большой, просто неземной, как считают некоторые несчастные, любви к ней. Просто не терплю, когда она врывается, как ураган, сметая все на своем пути, и выталкивает меня из квартиры с криками: «Я - гость. Ты должен сделать мне приятное. Купи сигарет, не будь козлом». Вот потому-то Костян однажды нашел в моем доме тонкие дамские сигареты, который припоминает до сих пор. Слава Богу, с Юлькой ему повезло не встречаться, хоть он о ней и наслышан.
- В верхнем ящике шкафа, под полотенцами, - вздыхаю я, войдя в комнату с обжигающим кофе, которое, блин, все-таки проливаю на руку. И знаете что? Никакой благодарности, даже обычного «угу», хотя и его лишь глухой мог бы принять за что-то близкое к «спасибо». Лишь острый запах сигаретного дыма и аромат только что сваренного кофе.
Юлька молчит. Курит, порой громко отхлебывая кофе, чуть морщится и что-то шепчет себе под нос. Ничего больше не предпринимает, заговорить не пытается и даже ноутбук не вынимает из сумки. Это плохой знак, поскольку означает, что Лиховерцева будет говорить о серьезном. Это с ней случалось нечасто, я бы даже сказал, крайне редко. Лиховерцеву и серьезно вообще довольно проблематично пытаться поставить рядом в одном предложении, если только это не фраза: «Лиховерцева, я - серьезно», на что Юлькин ответ неизменен: «А я - нет».
Лиховерцева серьезной на моей памяти была лишь однажды. В тот день она тоже появилась у меня в мужской рубашке с чужого плеча, с мешками под глазами, не смытой со вчерашнего вечера косметикой. Тоже молчала, курила сигарету за сигаретой и так и не решалась никак начать разговор. На меня старалась не смотреть, будто если бросит случайный взгляд - разревется, я видел это по блеску в ее глазах. Курила. Гасила сигареты обо что попало, но даже перечить ей не хотелось. Затем неожиданно размахнулась кружкой с недопитым кофе, пролив на рубашку остатки, и со всей дури отправила ни в чем неповинное стекло в недавно покрашенную стену. И тут Лиховерцеву прорвало. Она что-то сбивчиво, непонятно, скорее себе, чем мне говорила. Потом отдышалась, затянулась и внятно произнесла: