Выбрать главу

Господи, зачем я на это подписалась.

Ладонь чем-то напоминала Тони, только с более длинными пальцами и холоднее. Интересно, кому нужно помолиться, чтобы он… держал себя в узде? Готова почитать Аллаха, Ра и поклоняться языческим тотемам. Только соблюдай дистанцию, ради всего святого.

Под подошвой сапог мягко пружинил мох, сменившийся твердостью. Грубый серый камень на разных ярусах покрывала желтоватая и зеленоватая растительность. Мы вышли к обрыву.

Перед глазами бушевало море, с шипением ударялось волнами об одинокие скалистые островки, невеликие по размеру, разбросанные, подобно игральным кубикам на покерном столе, а серое небо растворялось в тумане. Олдрич больше не держал моей руки; я осторожно наклонилась вперед, оставаясь, однако, в паре добрых шагов от края земли.

Темная вода и пенистые блики. Наверняка немыслимо холодная. Волны тревожно плескались, набегая на острые выступы.

— Это невероятно, — осознание, что я с чистым восторгом улыбалась, настигло, когда скулы начали болеть. Хотелось достать телефон и начать фотографировать все вокруг, но риск предстать в глазах Киллиана легкомысленной, глупой «типичной девушкой» сковывал руки. В моменты, сродни этому, я особенно жалела о неимении профессионального фотоаппарата. Или полароида — есть особенный романтический шарм в этих маленьких моментальных снимках с привкусом шестидесятых.

— Туман немного все портит, а так здесь и правда недурно, — он стоял чуть поодаль, спрятав руки в карманах.

— Как в кино, — я осматривала кривую ель, росшую прямо на краю утеса.

— Почти, — с ироничным смешком.

Вдалеке проглядывалась цепь гор с мерцающими белыми шапками снега. Скоро и в городе пахнет первыми ветрами зимы.

Оторваться от развернувшегося пейзажа было тяжело, однако вынуждать Олдрича ждать, пока я вдоволь проникнусь каждой ветвью, в планы не входило. К дороге мы направлялись подчеркнуто медлительно, и, если для него это значило нечто иное, то мне попросту не хотелось покидать скалу.

Теперь все мои мысли будут об этом месте. Надо бы однажды вытащить сюда Хэппи, зная ныне дорогу — он всегда разделял мое восхищение красотой окружающего мира, окажись то поход на крышу многоэтажного жилого комплекса в центре или выезд за черту города.

Ближе к его участку туман начал рассеиваться, и на подъездной территории уже вовсю светило, подобно утреннему на Восток-Кинкейд-стрит 12, солнце.

Это и впрямь оказался охотничий домик: деревянный, выкрашенный кирпичного цвета краской, одноэтажный, с маленькими белыми окошками и усыпанной опавшими листьями крышей. Рядом в беспорядке громоздилась гора поленьев, пристройка, смахивавшая на сарай, и даже старая, пробитая лодка.

Киллиан завел разговор о байках, предложил зайти в гараж. Я была не против; выбирать так или иначе не приходилось, а продвигаться к дому и, боже упаси, его комнате желание грело слабо.

Помещение напомнило любительскую мастерскую: великое множество инструментов, убитый автомобиль с завешанным пыльным одеялом стеклом, пирамидка колес в углу, дубовый столик да магнитофон.

— Гоняет до сих пор, хотя собран в годах пятидесятых, — Олдрич рассказывал об огромном черном мотоцикле, стоящем по центру и притягивавшем взор своей массивностью и величием времени. Я медленно обходила этого монстра, отполированного до блеска, не решаясь прикоснуться к грубым ручкам. Взглянула в круглое блестящее зеркальце; фантазия мгновенно пририсовала на моем месте девушку в пышной юбке и с красной помадой на губах, а за ее спиной — огни деревянных столбов фонарей, придорожная закусочная, обитая черно-белой плиткой внутри, парень с зачесанными волосами, зажатой меж пальцев тлеющей сигаретой… — Хочешь прокатиться? — голос ворвался в сознание внезапно, вытеснив успевшие заиграть мотивы Элвиса Пресли.

— Что? — он шутит или в могилу свести хочет?

Готова спорить, в моих глазах отразилось дикое изумление. Киллиан поспешил заверить:

— Не бойся, я объезжаю его лет с четырнадцати, — чужие руки на собственной талии.

Вдох, выдох.

— Я, — тормози. Стой там, где стоишь. От волнения язык размяк и превратился в бесхребетного ската, упрямо прилипшего к ротовой полости. Хотелось выскользнуть и попросить не переходить черту, но разум ехидно выкрикивал: «Ты сама пришла в его логово; сама и выбирайся из этих хищных лап», — верю, просто я, — Киллиан сократил дистанцию… лавина паники уперлась в плотину обстоятельства. Выдох. Он оставил почтительные сантиметры личного пространства без вторжения. Я чувствовала запах его парфюма и исходящее от тела тепло, но не более, — машин боюсь.

Если это балансирование на канате «по-дружески — не очень» затянется, не переваливаясь в русло отнюдь не приятельской стадии, то я согласна даже проехать десяток метров. Олдрич убрал одну ладонь с бока, второй рукой направив меня к мотоциклу, и пришлось со вздохом мученика сдаться.

Надеюсь, он не принимает любую мелочь на свой счет. Я не имела ни малейшего представления, как мягко давать отпор человеку, намерения коего в твой адрес весьма однозначны, и больше всего опасалась наступления «неловкого момента», когда, что говорится, либо ты, либо тебя. Впрочем, откровенных поползновений Киллиан пока не делал. Пока.

Каждый шаг напоминал игру в кошки-мышки.

Я неловко взгромоздилась на сидение, а следом байк запружинил от веса Киллиана, усевшегося позади.

Чувство полнейшей незащищенности с «открытого» тыла. Я напряглась, не зная, куда деть руки, и бездумно вперив взор к рулю.

— За что мне держаться?

— За что хочешь, — Олдрич нагнулся к ручкам, прижавшись грудью к моей спине.

Впрочем, было не до этого: всполошенный страх липкими тоненькими лапками начал опутывать все тело, забирался в подкорку, щекотал и без того ошалевшее сердце.

— Стой, стой! — не думая, сжала запястья Киллиана и зажмурилась. Секунда, другая.

Теплое дыхание шевелит волосы, а вместе с ним слуха достигает легкий приглушенный смешок. Я раскрыла глаза: мотоцикл никуда не сдвинулся; мужской подбородок уперся в плечо.

— Он сломан, — пояснил Олдрич, чуть отстраняясь, когда я повернула к нему голову. — Давно и безнадежно. У тебя было такое забавное лицо, когда я предложил прокатиться, — улыбка, сквозившая в чертах лица, не была насмешливой. Теплая и немного домашняя — хорошо подходящие определения. Не вернуть ее было невозможно. — Сложно устоять.

С игривым настроем отчего-то пришло расслабление. Странное, учитывая факт, что он все еще находился в зоне моего комфорта и, судя по взгляду, не собирался покидать оную по собственной воле.

— Ты что, садист?

— А ты — мазохистка, раз добровольно села за руль.

— У меня не было выбора! — с притворной укоризной. Или не такой уж и наигранной, фактически.

— О, конечно, — новая фраза-паразит в копилке наравне с «понял», которая мне почему-то нравилась. Вернее выразиться: нравился тон, с которым Киллиан ее произносил, напоминая царственную птицу большего полета. — Еще скажи, что я тебя заманил сюда хитростью и намереваюсь пустить на суп, — он полностью отстранился, ныне касаясь моего тела только коленками.

Я сощурилась, пробуя придать себе вид недовольного подозревателя.

— Кто тебя знает. Какие планы ты вынашиваешь в голове.

— Помимо тех, что я разрабатываю техно-органический вирус, переписывающий генетический код? — Олдрич подключился к игре и скрестил руки на груди.

— Помимо этих мелочей и завоевания мира, — я кивнула и сделала несколько поползновений слезть, не с первого раза и отнюдь не грациозно встречаясь двумя своими с землей. Послышался полусмешок-полуфырканье.

— Ну, ты будешь моим первым суперсолдатом.

— А опыты, как я понимаю, начнутся здесь и сейчас?

Киллиан повел плечами и в свободной, явно выработанной годами манере соскользнул с мотоцикла; я невольно позавидовала плавности его движений.

— Не здесь — дома, — отряхнул штанину, двинулся ко мне. Умостив руку на плече, мягко подтолкнул к выходу из гаража. — Чем больше запертых дверей, тем выше безопасность.

— И что, ты создашь целую армию? На кой? — диалог шел не так стихийно, как, допустим, бесконечные дружеские споры с Тони, но… может, витающее в воздухе, слабое напряжение характерно для первых встреч? Образно выражаясь; вечеринка на пляже ознаменовывалась большим количеством народа, которые, пусть и фигурируя вдалеке, создавали неопределенный ореол защищенности.