Часы над телевизором показывали два ночи, и я все-таки поплелась в кровать. Без Трэвиса в постели стало одиноко, и я несколько раз подумывала позвонить ему. Когда я стала засыпать, то услышала, как подъехал мотоцикл. Через мгновение хлопнули две дверцы машины, а на ступеньках послышались шаги нескольких пар ног. В замке заворочали ключом, дверь открылась. Трэвис засмеялся и что-то пробормотал, а затем я услышала не один, а два женских голоса. Девушки хихикали, а в перерывах доносились приглушенные звуки поцелуев и стоны.
Сердце мое оборвалось. Я разозлилась на себя за эти чувства. Когда одна из девиц завизжала, я крепко зажмурилась, а в следующую минуту, как мне показалось, все трое рухнули на диван.
Я хотела было попросить у Америки ключи от машины, но передумала. От комнаты Шепли хорошо просматривался диван, а я вряд ли бы вынесла сцену, происходящую под эти звуки в гостиной. Я зарылась головой под подушку и закрыла глаза. Вдруг отворилась дверь. В комнату вошел Трэвис, выдвинул верхний ящик, достал пару презервативов из вазы, захлопнул его и побежал по коридору.
Еще около получаса девушки не переставали хихикать, затем все стихло. Несколько секунд спустя послышались стоны и крики. В гостиной словно шли съемки порнографического фильма. Я закрыла лицо руками и покачала головой. Какие бы грани ни стерлись между нами за прошлую неделю, на их месте выросла непроницаемая каменная стена. Я отбросила в сторону свои нелепые эмоции, заставляя себя расслабиться. Трэвис есть Трэвис, а мы, без всяких сомнений, друзья. И только.
Крики и прочие тошнотворные звуки стихли примерно через час. За ними последовали жалобное хныканье и возмущение – девушек прогнали. Трэвис принял душ и рухнул на свою сторону кровати, поворачиваясь ко мне спиной. Даже после душа от него ужасно несло виски. Казалось, он выпил столько, что можно было свалить с ног лошадь. Я ужасно разозлилась, что он в таком состоянии вел мотоцикл.
Когда неловкость испарилась, а злость поутихла, я по-прежнему не могла уснуть. Дыхание Трэвиса было ровным и глубоким. Я поднялась на кровати, глядя на часы. Рассвет совсем скоро. Я сбросила одеяло, прошла по коридору и взяла в шкафу покрывало. Единственное свидетельство секса втроем – два пустых пакетика от презервативов на полу. Я переступила через них и устроилась в кресле. Закрыла глаза. Открыв же их, я увидела Америку и Шепли. Ребята сидели на диване и смотрели телевизор с приглушенным звуком. Солнечные лучи осветили всю квартиру. При малейшем движении в спине возникала боль, и я поморщилась.
Америка бросилась ко мне.
– Эбби? – с беспокойством посмотрела она. Подруга, видимо, ожидала вспышки гнева, слез или любого другого проявления эмоций.
Шепли выглядел ужасно подавленным.
– Эбби, извини за эту ночь. Все моя вина.
– Порядок, Шеп, – улыбнулась я. – Тебе не нужно извиняться.
Америка и Шепли обменялись взглядами, а подруга сжала мою руку.
– Трэвис ушел в магазин. Он… э… неважно, что с ним. Я упаковала твои вещи и отвезу тебя в общагу до его возвращения, так что тебе не придется с ним пересекаться.
В этот самый момент мне захотелось разрыдаться. Меня выставляли за дверь. Я с трудом заговорила ровным голосом.
– Я могу хотя бы принять душ?
Америка покачала головой.
– Эбби, давай просто уедем. Я не хочу, чтобы тебе пришлось встретиться с ним. Он не заслуживает…
Дверь распахнулась, внутрь зашел Трэвис с пакетами в руках. Он сразу же направился на кухню, оживленно расставляя банки и коробки по шкафчикам.
– Когда голубка проснется, дайте мне знать, о’кей? – тихо произнес он. – Я купил спагетти, блинчики, клубнику и эту ужасную овсянку с шоколадом, а еще она любит хлопья «Фрути Пебблз», так ведь, Мерик? – спросил он, поворачиваясь.
Когда Трэвис увидел меня, то замер. После неловкой паузы его лицо смягчилось.
– Привет, голубка, – сказал он ровным, нежным голосом.
Я будто проснулась в незнакомой стране, где царила полная неразбериха. Сначала я решила, что меня выселяют, как вдруг заявляется Трэвис с пакетами, полными моей любимой еды.
Он сделал несколько шагов в сторону гостиной, нервно ерзая руками в карманах.
– Голубка, ты голодна? Я приготовлю тебе блинчиков. Или… э… есть овсянка. А еще я купил какой-то розовой пенистой ерунды, с которой бреются девчонки, и фен и… э… секундочку… он здесь, – сказал Трэвис, побежав в спальню.
Дверь открылась, захлопнулась, и Трэвис завернул за угол. Вся краска сошла с его лица.
– Твои вещи упакованы.
– Я знаю, – сказала я.
– Ты уходишь, – поверженным голосом произнес он.
Я посмотрела на Америку, которая метала гневные взгляды в сторону Трэвиса, будто собиралась убить его.