– И это окончание столь же заслуживает доверия, сколь и начало, скажу я вам, – заметил Вейн. – У вас получился милый бесхитростный рассказ, как раз для беседы за чаем: этакий натюрморт в словах.
– Какая неслыханная и ужасная история! – воскликнула Барбара. – Слушая ее, чувствуешь себя дикарем-каннибалом.
– Ex Africa[8], – с улыбкой произнес юрист. – История ведь и происходит из страны каннибалов. Полагаю, все такие истории щедро окрашены негритянской кровью, особой субстанцией, из-за которой чувствуешь себя, словно в кошмаре, и не можешь толком понять, кто же здесь главный герой: дерево, человек или сам дьявол. У вас разве не было подобного ощущения, когда вы читали «Сказки дядюшки Римуса»[9]?
– Да-да, – сказал Пейнтер, – все так и есть.
Теперь он взглянул на законника с новым интересом. Юрист, представленный как мистер Эйш, принадлежал к людям, более достойным внимания, чем кажется на первый взгляд. Если бы Наполеон был рыжеволос и – на удивление – удовлетворился бы тем, что втиснул бы свои амбиции в узкие рамки провинциальных тяжб, он мог бы выглядеть точно так же. Рыжая голова его выглядела слишком большой и значительной, а тело, скрытое под темной, неброской одеждой, по сравнению с ней казалось более тщедушным – в точности как у Наполеона. В обществе сквайра он, по всей видимости, чувствовал себя свободнее, чем доктор: тот, хоть и джентльмен, был довольно робкого десятка и пытался держаться в тени.
– Как вы совершенно справедливо заметили, – сказал Пейнтер, – моя история явно окрашена элементами дикарской культуры, возможно негритянской. Однако я полагаю, что в ее основе лежит некая агиологическая[10] притча об отшельнике, и хотя знающие критики возражали мне, что никакого святого Секируса никогда не существовало, он мнится мне аллегорией разведения лесов как такового, ведь его имя в переводе с латыни означает «топор».
– Ну, если так рассуждать, – вмешался поэт Трегерн, – можно договориться до того, что сквайра Вейна не существует, а он лишь аллегория флюгера[11].
Его шутка была встречена довольно прохладно. Наморщив лоб, Эйш взглянул на поэта поверх стола; тот ответил ему несколько двусмысленной ухмылкой.
– Следует ли мне так понимать, – спросил Эйш, – что вы готовы признать как юридический факт существование этого загадочного Секируса? Или, чего доброго, то, что деревья могут ходить?
– Я вижу проходящих людей, как деревья, – отвечал поэт, – как тот прозревший слепец из Евангелия[12]. Кстати, как следует понимать, вы-то признаете юридическим фактом существование упомянутого… чудотворца?
Пейнтер вмешался в разговор – вежливо, но поспешно:
– Это звучит загадочно, словно речи психолога. Вы видите людей как деревья?
– А есть разница? Я не представляю, почему люди ходят, так почему я должен быть уверен, что деревья на это неспособны? – парировал поэт.
– Вообще говоря, такова природа их организмов, – подал наконец голос врач, доктор Бартон Браун. – Она заложена в их строении. Растения ведут прикрепленный образ жизни.
– Иными словами, дерево торчит в земле от Рождества до Рождества, – возразил Трегерн. – Точно так же вы безвылазно сидите в своем кабинете каждый день с десяти до одиннадцати. А теперь представьте, что в это время в ваше окно заглянула фея, только что соскочившая с Луны, чтобы поводить хоровод с Плеядами. Может ли так случиться, что она, увидев вас, решит, что вы ведете прикрепленный образ жизни и в природе вашего организма – сидеть на месте?
– Так вышло, что я не верю в фей, – сухо ответил доктор, крайне недовольный переходом на личности.
От смуглого поэта, казалось, расходились во все стороны горячие волны плохо осознаваемого гнева.
– Ну, доктор, иного я от вас и не ожидал, – в своей обычной громогласно-дружелюбной манере начал сквайр, но умолк, заметив, что его собеседника отвлекли.
Дворецкий, до того молча прислуживавший за столом, возник за стулом доктора и тихо, как и подобает вышколенному слуге, что-то сказал ему. Это был такой типичный дворецкий, что особенности его внешности не сразу бросались в глаза, а меж тем выглядел он, словно еще одна копия портрета (правда, слегка приукрашенная и облагороженная), с которого лепили почти всех корнуолльских кельтов округи. Его лицо было желтоватым, практически землистого оттенка, а волосы – иссиня-черными. Отзывался он на имя Майлз. Вообще говоря, внешность аборигенов этих мест порой действовала угнетающе на стороннего наблюдателя, вызывая странное ощущение, будто эти смуглые лица на самом деле – маски некоего секретного общества.
9
«Сказки дядюшки Римуса» – собирательное название написанных Джоэлем Харрисом сказок, основанных на фольклоре чернокожих рабов юга США.