— Что ж, воля ваша, — развел я руками.
— Василий, принеси бумаги, которые нотариус заверил! — громогласно объявил Штерн. — В них даю свое согласие на экспериментальное врачевание и объявляю свою волю в случае неудачи. Разумеется, к вам никаких претензий. Но сделал исключение, уж простите старика, но понимаю, что задействованы не только вы, взял на себя смелость и увеличил гонорар.
Слуга профессора дал мне в руки несколько документов и чек на сумму шесть тысяч. Спорить я не стал, бегло ознакомился с завещанием, по которому большая часть переходит преданному дворецкому, а некоторые вещи передаются в музей или на кафедру университета. Что ж, с волеизъявлением не мне спорить. А вот бумага с согласием на проведение операции на глаза удивила. Такой текст необходимо взять на вооружение Натали. Там чуть ли не всевозможные варианты прописаны и завизированы. При всем желании никто мне и помощникам не предъявит претензий, чтобы ни случилось.
— Вы отлично подготовились, — прокомментировал я.
— Подстраховался, — буркнул профессор. — Господин Воронов, прошу, давайте быстрее приступим, а то уже нет сил терпеть.
— Хорошо, — я посмотрел на задумчивого Вертлугина: — Валерий Семенович, вы как, способны ассистировать?
— Разумеется, — покивал тот.
— Тогда пройдемте в подготовленную комнату для операции! — провозгласил Филипп Генрихович. — Василий, помоги мне!
Мои просьбы и рекомендации исполнены в точности. Мы оказались чуть ли не в стерильном помещении, где в центре установлена жесткая кровать с ремнями, много световых артефактов и ни грамма пыли. Еще имеется низенький и широкий стол, на котором предстоит разместить инструменты и зелья.
— Моем руки и приступаем, — объявил я и снял пиджак.
Натали, повинуясь моей команде выкладывает зажимы, крючки, скальпель и даже те инструменты, которые не должны понадобиться. Но лучше и их иметь под рукой, на непредвиденный случай. Последствия от магического влияния на человека, у которого сильный источник далеко не всегда предсказуемы. Что если организм отторгнет искусственные хрустали? Не желаю об этом думать, а профессор магии времени обязательно вскоре начнет видеть.
— Сначала обезболивающие капли, потом зелья для увеличения зрачка, следом осуществляем проколы и вводим раствор для удаления старого хрусталика, после чего осторожно вставляем новый, — вновь напомнил я план операции.
— Фиксирую господина профессора? — поинтересовался Василий Петрович, стоящий у изголовья кровати.
— Да, приступайте, а затем покиньте комнату, за дверью подождите, — велел я дворецкому.
Через минуту Натали уже закапывала в глаза господина Штерна обезболивающие капли. Я даже о чем-то с ним стал беседовать, а сам приступил к ответственной работе. Проколы сделал на левом глазу и тут вмешался источник профессора, попытавшийся травмы, как он посчитал, ликвидировать.
— Валерий Семенович, блокируйте дар господина Штерна и следите за работой сердца и всплесков в ауре! — велел я, уже вливая раствор для удаления хрусталика.
За этот момент переживал, боялся, что эффект может оказаться не таким, как планировал. Все же, заклинание применил сложное. Раствориться должен природный хрусталик и вытечь, через проколы. Когда он исчезнет, то предстоит нанести больший разрез, промывка глаза и установка алмазной линзы или пластинки. Работа требует огромной концентрации и точности. Именно для этого под рубахой на руках у меня активны соответствующие руны. Большая и мутная слеза покатилась по щеке господина Штерна, при том, что раствор был идеально прозрачный. Один из сложных этапов пройден.
— Сильно сопротивление дара! — восклицает Вертлугин. — Мое плетение буквально рвется под натиском.
— Натали, помогай! — не глядя на компаньонку говорю, а сам промыв глаз профессору делаю еще один надрез, в который медленно и осторожно ввожу созданную пластинку. — Надеюсь, получилось, — бурчу под нос и на щеке Штерна вычерчиваю руны приживления и восстановления, которые мгновенно активируются и их лучи тянутся к глазу, где произошла замена. — Пока ничего господину Штерну не давать! — предупреждаю, видя, как у Вертлугина в руках появилась склянка с бодрящим зельем.
Второй глаз подвергся такой же процедуре. Все отличие состояло в более крупной слезе и то, что она оказалась не просто мутной, а чуть ли не белой.