— Где отряд? — глухо бросаю.
— Ждут.
— Сколько их?
— Двадцать.
Отпущенное время позволяет подойти к окну и обозреть мужиков, которые стоят на улице. Экипа что надо, оружие тоже. Все крепкие проверенные парни. На руках защелкнуты такие же как у меня браслеты. Разница только в цвете.
Глубоко затягиваясь, выдуваю дым в распахнутую форточку. Жарко, твою мать. Как в пекле. Хотя тут и есть пекло, самый настоящий ад.
Бронник надо бы проверить…
— Макс. — Останавливает меня на входе Никитин. Буравит веским взглядом, пронизывает насквозь. — Ты знаешь, что делать, — тяжело бухает и отворачивается.
Сдержанно киваю и аккуратно прикрываю за собой дверь. Разъярённый мат и битое стекло сопровождает меня, пока двигаюсь по коридору. Я тоже переживаю, но ничего не поделать. Такая работа.
Поможет мне Бог сегодня или нет? Сжимаю крест на груди и прячу глубже под футболкой. На войне нет неверующих, нет агностиков. Иной раз такое случается, что уповать, кроме как на хранителя не приходится.
— Гюрза.
Останавливает разбитый голос. Больше всего не ожидал услышать его. Я думал, что Лекс уехал надолго. Но он здесь. С совершенно мертвецким лицом, сидит на лавке. Автомат среди расставленных ног валяется, головой с силой упирается в стенку, покрашенную маслянистой краской. В глазах такая боль, что мне, повидавшему смерть и ужас во всех проявлениях, становится страшно. Кажется, что Булат уже переступил грань.
— Булат.
— Я с тобой.
— Я смертник, Лёх.
— Похуй. Катя… умерла…
Что можно ответить?
Мои слова сейчас будут обесценены и просты, как пробка. Утешение не будет нести свою благородную миссию, человек купается в своем горе. Сказать, что потом будет легче? Нет, не будет. Ничего не будет. Время не лечит, оно лишь притупляет раны, чтобы в определенный момент еще сильнее полоснуть болью и несчастьем.
Сажусь напротив молча. Обескровленные губы Булата потрескались, на изгрызанных бороздах запеклась кровь. Мешки под глазами земляного цвета. Взгляд черный, пустой. По инструкции сломленного духом брать нельзя, да он и не заявлен в грядущей операции, но я же смертник. Что стоит в очередной раз послать всех на хуй и нарушить приказ. Ничего.
— Смерти будешь искать?
— Буду. Смысла не вижу жить. Браслет дай.
— Нету, Лекс. На нас по одному выдали.
— Насрать на него. Без него пойду.
Протягиваю фляжку. Булат слепо отвинчивает и вливает в рот глоток. Вода струится по небритому подбородку. Успокаивать не буду, пусть зажмёт боль сам. Я бы послал, если бы полезли. Только на минуту представил, что, если бы Ника…
Зверем орать хочется.
Забрать бы, укутать собой, спасти и сохранить от всяких бед.
Любить бы маленькую до конца жизни. Беречь и лелеять. Только при сучей ублюдской мысли, что с ней может что-то произойти из кожи наизнанку вылезть готов. В голове бьется навязчивая мысль, что нужно любыми путями остаться живым и вернуться к ней. Навсегда.
— Булат, — против воли вырывается.
Он как измученная коняга вскидывает голову, всматривается слепо и щурится. А меня продирает. Мужики тоже плачут. Вижу. Зажато. Скованно и беспомощно. Его глаза поблескивают, бессилие внутри разрывает. Я знаю, как это бывает. Знаю.
— Пора?
— Пора.
Когда выезжаем, даю инструктаж бойцам. Воздушной поддержки не будет. Операция не предусматривает помощи бомбардировщиков. Обходиться придется самим. Захват базы то, что придется сделать кровью, смертью и даже если поляжем все, то последний оставшийся в живых сообщит Первому о захвате.
Мы браслетники и штурмовики в одном лице. Задача взять и зачистить. Численное превосходство за противником, но мы сильнее, ловчее и выносливее. Прикрывать друг друга умеем и можем.
— Повторение мать учение. Каждые десять метров окапываемся. Автомат на уровне глаз. Башку не поднимать. Зеленки почти нет. Такелажников беречь. Снарядного голода не будет, если прикроем их. Булат со мной пойдет на штурм в числе первых. С нами…Ты. Ты. Ты и ты.
— Командир, — раздается приблатненный голос самого борзого. Кстати, и погоняло у него Борзой. — Поберёгся б. Давай я пойду. Мне жить на три копейки осталось.
— Борзой, там надо выжить, а не сдохнуть раньше времени.
— Все равно возьми с первыми, а?
— Завались.
Взгляд мгновенно меняется и тухнет.
— Товарищ командир, разрешите обратиться? — встает в несущейся машине. — Прошу взять меня в ряды первых штурмовиков.