Вашего императорского величества верноподданный
и всенижайший слуга
Вятского пехотного полка капитан[88].
Из переписки императора Николая I с близкими
Молитесь за меня Богу, дорогая и добрая Мария! Пожалейте несчастного брата – жертву воли божией и двух своих братьев!
Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том провидение, и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали.
Константин, мой государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться.
Наш Ангел должен быть доволен – воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня.
Молитесь, повторяю, Богу за вашего несчастного брата; он нуждается в этом утешении – и пожалейте его!
Дорогой, дорогой Константин! Ваша воля исполнена: я – Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных! Милорадович смертельно ранен[91]. Шеншин, Фредерикс, Стюрлер – все тяжело ранены. Но наряду с этим ужасным зрелищем сколько сцен утешительных для меня, для нас!
Все войска, за исключением нескольких заблудшихся из Московского полка и Лейб-гренадерского и из морской гвардии, исполнили свой долг как подданные и верные солдаты, все без исключения.
Я надеюсь, что этот ужасный пример послужит к обнаружению страшнейшего из заговоров, о котором я только третьего дня был извещен Дибичем.
Император перед своей кончиной уже отдал столь строгие приказания, чтобы покончить с этим, что можно вполне надеяться, что в настоящую минуту повсюду приняты меры в этом отношении, так как Чернышев был послан устроить это дело совместно с графом Витгенштейном; я нисколько не сомневаюсь, что в первой армии генерал Сакен, уведомленный Дибичем, поступил точно так же.
Я пришлю вам расследование или доклад о заговоре, в том виде, в каком я его получил; я предполагаю, что вскоре мы будем в состоянии сделать то же самое здесь. В настоящее время в нашем распоряжении находятся трое из главных вожаков, и им производят допрос у меня.
Главою этого движения был адъютант дяди, Бестужев; он пока еще не в наших руках. В настоящую минуту ко мне привели еще четырех из этих господ.
Милорадович в самом отчаянном положении; Стюрлер тоже; все более и более чувствительных потерь! Велио, Конной гвардии, потерял руку! У нас имеется доказательство, что делом руководил некто Рылеев, статский, у которого происходили тайные собрания, и что много ему подобных состоят членами этой шайки; но я надеюсь, что нам удастся вовремя захватить их.
Мне только что доложили, что к этой шайке принадлежит некий Горсткин, вице-губернатор, уволенный с Кавказа; мы надеемся разыскать его. В это мгновение ко мне привели Рылеева. Это – поимка из наиболее важных. Я только что узнал, что Шеншин, быть может, будет спасен – судите о моей радости!
Я позволил себе, дорогой Константин, назначить Кутузова военным генерал-губернатором, временно, впредь до вашего согласия; соблаговолите не отказать мне в нем, так как это единственный человек, на которого я могу положиться в настоящий критический момент, когда каждый должен находиться на своем посту.
Горсткин – в наших руках и сейчас будет подвергнут допросу; равным образом я располагаю бумагами Бестужева.
Бедный Милорадович скончался! Его последними словами были распоряжения об отсылке мне шпаги, которую он получил от вас, и об отпуске на волю его крестьян! Я буду оплакивать его во всю свою жизнь; у меня находится пуля; выстрел был сделан почти в упор статским, сзади, и пуля прошла до другой стороны.
Все спокойно, а аресты продолжаются своим порядком; захваченные бумаги дадут нам любопытные сведения. Большинство возмутившихся солдат уже возвратилось в казармы, за исключением около 500 человек из Московского и Гренадерского полков, схваченных на месте, которых я приказал посадить в крепость; прочие, в числе 38 человек гвардейского экипажа, тоже там, равно как и масса всякой сволочи (menue canaille), почти поголовно пьяной.
88
Ответное письмо ген. – адъют. Дибича Майбороде: «Вследствие письма вашего благородия к государю императору от 25 ноября из Житомира, доставленного командиром 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенантом Ротом, предписываю вам по известной мне высочайшей воле открыть объяснения ваши на известное вам секретное общество и бумаги, до оного касающиеся, посланному с сим нарочно чиновнику Главного штаба 7-го класса Вахрушеву, который сии сведения передаст для действия по оным генерал-адъютанту Чернышеву. Точное открытие подобного зла доставит мне долг об усердии и верности вашей представить на всемилостивейшее уважение. Генерал-адъютант Дибич. 5 декабря 1825 года».
91
«Когда раненого Милорадовича принесли в конногвардейские казармы и Арендт, осмотрев его раны, приготовлялся вынуть пулю, Милорадович сказал ему: «Ну, ma foi, рана смертельная, я довольно видел раненых, так уж если надо еще пулю вынимать, пошлите за моим старым лекарем; мне помочь нельзя, а старика огорчит, что не он делал операцию».
Действительно, пулю вынул старый лекарь, заливаясь слезами. После операции адъютант спросил графа, не желает ли он продиктовать какие-нибудь распоряжения. Милорадович тотчас потребовал нотариуса; но, когда тот пришел, он думал, думал – и сказал наконец: «Ну, братец, это очень мудрено, ну так все как по закону следует, разве вот что – у одного старого приятеля моего есть сын, славный малый, но такая горячая голова, он, я знаю, замешан в это дело, ну, так напишите, что я, умирая, просил государя его помиловать, больше, ma foi, ничего не знаю» (