О, нет! Добропорядочные граждане ничуть не лучше меня. Я утверждаюсь в этом мнении, когда сравниваю себя с теми, кто перед толпой говорит от имени Государства. Как все это осмотрительно! Как пошло! И, зачастую, как подло!
Прогуливаясь, я внимательно рассматривал прохожих. И угадывал их образ жизни, привычки, склад ума. Я размышлял о том, на что они не способны.
Индивидуум — это все. Чтобы вещь была красивой, прежде всего, должен существовать человек, способный воспринимать ее красоту.
У меня сложилось о жизни совершенно ложное представление. Я придавал слишком большое значение всему исключительному: воодушевлению, восторженности, упоению. А почти вся человеческая жизнь уходит на дела ежедневные и однообразные, на часы ожидания, часы, когда ничто не происходит. Обычный человек это тот, кто способен прозябать.
Мое преступление в том, что я не жалел несчастного человека, которого видел каждый день, а ведь меня так легко растрогать!
Миг, когда я покончу собой, близок. Я настолько полон жизни, что не чувствую приближения смерти.
Мне случается смотреть с завистью на обычных прохожих, ибо они будут жить дальше.
Мне вспоминается карикатура из журнала «Асьет о бёр»7, на которой был изображен адвокат, защищающий преступника перед судом присяжных. Этот адвокат говорил: «Да, господа, мы крали, мы насиловали, мы убивали. Но все это совершалось во имя Бога, Царя и Отечества». И подумать только что в некоторых странах есть люди хорошо воспитанные, добродетельные, всеми почитаемые, христиане, и при всем том — империалисты! Они даже не замечают, сколько гнусности в их патриотизме.
Определенно, я как человек аморальный, не дорожу уважением добропорядочных граждан.
Я пущу себе пулю в сердце. Наверняка будет не так больно, как в голову.
Я не боюсь того, что со мной случится потом, ибо у меня есть вера: я знаю, что не предстану пред Высшим Судией. «Потешные суды»9 есть только на земле.
Но все же я буду волноваться. Для пущей беспечности сначала выпью старого портвейна.
Возможно, я промахнусь. Если бы законы придумывались людьми милосердными, они бы облегчали самоубийство тем, кто хочет уйти.
Ко мне вновь приходили друзья: предлагали помочь, излечить. Я отказался, поскольку хорошо знаю, ничто не сможет избавить меня от желаний, образов и мыслей, которые я ношу в себе уже сорок лет.
Надо будет принять меры предосторожности, чтобы выстрел не оказался слишком громким для чувствительного сердца.
Факсимиле записки, оставленной автором накануне своего самоубийства в Лозанне 7 ноября 1925 года.
Вчера я тебе солгал. Я вынужден быть осторожным; не хочу, чтобы помешали моему самоубийству. Когда ты получишь эту записку, я буду мертв (если, конечно, не промахнусь).
Я исчерпал все в себе и вокруг себя, и это непоправимо.
Прощай.
А.Р.
7
«Асьет о бёр» (
8
Строки из стихотворения Шарля Бодлера «Балкон» из сборника «Цветы зла» (1861). Перевод К. Д. Бальмонт. Цит. по: Бальмонт К. Д. Из Мировой Поэзии — Берлин: Изд. Слово, 1921. — С.171-172.
9
«Потешные суды» (Les tribunaux comiques, 1881) — произведение французского писателя и драматурга Жюля Муано (1815-1895).