— Я не совсем могу понять ход твоих мыслей...
— Что, если ты и я созданы друг для друга? — спросила она. — Что, если какая-то высшая сила, судьба, предопределенность, что— то, Заставила Джасмин Якоб написать эту историю, потому что иначе мы никогда бы не познакомились?
Эта мысль мне понравилась. Представление, что Делайла и я связаны друг с другом чем-то таким сильным, что граница между реальностью и фикцией, книгой и читателем, очаровывало меня.
Мысль о том, что я начал свою жизнь как продукт фантазии другого человека, однако была не менее реальна, казалась мне очень заманчивой.
Пока Делайла в школе, я сижу на искривленной, извилистой ветке в волшебном лесу. Волшебницы порхают вокруг меня и болтают друг с другом. Хотя они действительно имеют слабость к шлепкам и болтовне, они полностью противоположны персонажам, которые они воплощают, являясь явно не злыми маленькими существами.
Если Фрамп и я хотим поиграть в шахматы, они охотно играют роль фигур, и без ворчания залетают в расщелины и трещины, которые слишком узкие для нас, чтобы вытащить оттуда потерянную монету или кнопку.
Кроме того на протяжении истории среди других персонажей они самые сильные, сильнее даже чем грубые тролли, и им не составляет особого труда помочь королеве Морин, если она хочет переставить мебель.
Они охотно таскают предметы обстановки вверх или вниз по лестнице. Я видел, как одна фея подняла каменную глыбу, которая закрывала дорогу к замку, даже не вспотев.
— Глинт, можно мне на минутку твой блеск для губ из волчьих ягод? — просит Спаркс.
— Сама сделай себе, — отвечает Глинт. — Мне не нравится, что ты постоянно пользуешься моими вещами.
Все равно она подает желудь Спаркс, которая снимает шапку и опускает палец в кремовую субстанцию. Тогда она склоняется к капле росы, чтобы увидеть свое отражение, и проводит крохотными пальцами по губам.
Я пытаюсь читать лежащую перед собой книгу, но крона бросает слишком большую тень. Внезапно луч света падает со стороны. Когда я моргая смотрю в том направлении, я замечаю Эмбер, которая светит на меня.
— Большое спасибо, — говорю я.
Она бросает на меня сияющую улыбку. — С удовольствием!
Я листаю страницы и задаюсь вопросом, погруженный в мысли, спешат ли поэтому другому миру, вероятно, исполнители королевы, морских нимф и пиратов на свои места, чтобы я смог насладиться своей историей.
Я спрашиваю себя, томится ли принц из этого другого мира по девушке, которую он любит.
— Любовь? — спрашиваю я громко.
— Любовь? — повторяет Глинт.
— Кто-то сказал "Любовь"? — хочет знать Эмбер.
— Любовь? — слышу я еще раз, затем эхо и еще одно, так как каждая волшебница в лесу повторяет это слово.
— Ах да, — говорит Спаркс. — Я не предвидела этого?
— Ты еще помнишь, вчера, когда ты бежал около дерева, Оливер? — спрашивает Эмбер.
— Это был момент, — говорит Глинт, — когда мы начали делать ставки.
Феи опускаются на мои плечи и руки. — Кто та счастливая принцесса? — спрашивает Эмбер.
У меня нет намерения, торжественно объявить о ней; такое предательство перед Делайлой кажется мне невозможным. — Вы не знаете ее, так или иначе. Она не отсюда.
— Кто же тогда не отсюда? — задумывается Спаркс.
Внезапно я слышу лай из леса.
— Фрамп, — говорю я с облегчением.
— Фрамп в любом случае отсюда, в этом я уверена, — отвечает Спаркс.
Я разгоняю их движением руки, прыгаю с ветки и приземляюсь на землю как раз в тот момент, когда Фрамп скользя, останавливается у моих ног.
— Привет, парень... у тебя есть время? — спрашивает он. При этом он делает такое выражение, которое узнаю из всех, когда он сидит под столом и просит.
Неохотно я убираю книгу в карман камзола. Он выводит меня из леса, подальше от любопытных фей. Как только мы оказываемся снаружи, Фрамп начинает бежать. Мне приходится спешить вслед за ним.
Мы мчимся вдоль дороги между утесами и затем сворачиваем на тропу, которая ведет к дому Орвилля, волшебника. — Есть ли причина для такой спешки? — пыхчу я.
— Мы должны вовремя добраться до луга Единорога, — кричит Фрамп через плечо.
— А что на лугу Единорога? — спрашиваю я, но тогда мы уже оказываемся на месте. Заросшая травой территория заполнена белых, однорогих существ, которые щиплют роскошную, серебристо-сверкающую траву.
— Ты, — объясняет Фрамп и останавливается. — Я сказал Серафиме, что ты будешь здесь.
— Почему?
Он опускает голову. — Чтобы она пришла сюда. Только из-за меня она не хотела приходить.
Фрамп, согласно предыстории сказки, как известно, раньше был моим лучшим другом Фриггинсом. Но Раскуллио украл у Орвилля украл ядовитые травы, чтобы убить молодого принца (меня), так как он рассматривал его в виду препятствия для его любви к Морин.
Бурда, в которую он подмешал травы, была выпита ошибочно Фрампом. Без вмешательства Орвилля он бы умер. Волшебник, правда, не смог отменить проклятие, однако, смог превратить его: Фрамп продолжил бы жить, но, разумеется, в теле другого существа. Поэтому Фрамп — это собака... с сердцем и мозгом молодого человека.
Молодого человека, который безумно и всецело влюблен в Серафиму. Которая на него не обратила бы внимание, если бы у него даже не было бы блох.
— Ах, Фрамп, — я глажу его за ухом.
— Я не нужен тебе для того, чтобы девушка заинтересовалась тобой.
— О, нет? А как насчет того, что ее лицо засветилось как фейерверк, когда я упомянул твое имя?
Я вздрагиваю при мысли о Серафиме.
— Тебя не беспокоит, что она не делает никакого различия, закрыта ли книги или открыта?
— Вообще— то нет. Я постоянно говорю себе, что это причина, почему она не обращает на меня внимание. Для нее я просто собака.
Наверное, можно было бы привести в поле, что Делайла тоже не может предъявить великолепный результат баланса, если речь идет о том, чтобы разделить реальность и фикцию. — Можно спросить тебя кое о чем?
— Конечно.
— Откуда ты знаешь, что она так самая?
Фрамп виляет хвостом. — Ну да, у нее прекрасная, блестящая белокурая шкурка... эм... я имел в виду волосы... и этот маленький промежуток между передними зубами... а ты когда— нибудь замечал, что она поет, если нервничает? Фальшивит и поет?
— И тебе это нравится?
— Именно это, — продолжает Фрамп. — Я люблю ее еще больше за ее недостатки. Она не может быть совершенна, но для меня она такая и есть.
Я думаю о Делайле, как она фыркает, когда смеется, как она грызет ногти, если она напряженно думает. Как она иногда не знает простых вещей, например, что пиявки помогают от головных болей, а не маленькая, круглая белая конфета. Как она загадывает что-то, когда видит падающую звезду или находит выпавшую ресницу или когда ее часы показывают 11:11.
— Да, — говорю я. — Я понимаю это.
Фрамп замучено завывает. — Ты любишь ее также?
— Серафиму? Нет. Тысячу раз нет.
Он задумчиво смотрит на меня взглядом, который выдает легкое сомнение.
Даже если я не хотел целовать Серафиму, книга потащила бы меня в ее руки. И да, она красива. Поцеловать ее не такая уж и трудная работа.
Все же интимные моменты с Серафимой наполняют меня чувством вины. Не только из— за Фрампа, но и из— за того, что она вкладывает всю свою страсть в эти поцелуи, так как она считает все это еще реальным, в то время как для меня это только была работа... с несколькими приятными побочными эффектами.
— Тогда ты должен мне помочь, Оливер, — просит Фрамп. — Как мне сделать так, чтобы она заметила меня?
Некоторое время я думаю над этим. Делайла видела меня по особенному. Если бы Фрамп написал слово ПОМОГИ на этом лугу,
он бы только рассердил бы единорогов. — Как насчет подарка? — предлагаю я.