Шесть лет назад он вошел в семью Кенсингтонов и познакомился с двумя сестрами: веселой, общительной и всегда находившейся в центре внимания Изадорой и гадким утенком Норин. Та была загадкой: никогда не появлялась на людях, как мышка в норке, сидела за учебниками, стремилась получить диплом и подчинила всю жизнь одной этой цели.
Рамон нахмурился. Черт возьми, как женщина, до такой степени увлеченная медициной, могла быть столь беспечной по отношению к своей сестре?! Норин всегда так внимательно следила за пациентами, интересовалась даже тем, что выходило за рамки ее непосредственных обязанностей.
Может, она просто ревновала Изадору?
Но Рамон прогнал от себя эту мысль: ему не хотелось весь вечер посвящать Норин.
В следующее воскресенье, в свой выходной, он отправился в гости к Кенсингтонам. Холу, отцу Изадоры, он приготовил в подарок золотые часы.
У порога Рамона встретила Мэри, мать его покойной жены.
— Рамон, как мило, что ты пришел! — Она энергично пожала ему руку. — Прости, что попросила Норин позвонить тебе. Благотворительность отнимает так много времени…
— Все нормально, — ответил он автоматически. Мэри вздохнула:
— Норин — крест, который нам суждено нести до конца дней. Хорошо, что мы встречаемся с ней только на Рождество и Пасху, да и то лишь в церкви.
Он удивленно поднял глаза:
— Вы же ее вырастили.
— Да, но это не означает, что я должна испытывать к ней какие-либо чувства, — Мэри холодно рассмеялась. — Она дочь единственного брата Хола, и мы были обязаны взять девочку, когда ее родители умерли. От нас ничего не зависело. Бедняга, по-видимому, так и останется старой девой… Понимаешь, она одевается старомодно, на вечеринках на всех нагоняет тоску… Она и в детстве была такой же. Ее с Изадорой и сравнивать нельзя: та такая ласковая, любящая, с самой первой минуты украшала собой нашу жизнь, а эта… Знаешь, пока бабушка не умерла, она не отходила от нее ни на шаг, все время проводила с ней… — Мэри поежилась. — В общем, Норин всегда была обузой: раньше и теперь.
Как ни странно, Рамон вдруг пожалел маленькую девочку, которой пришлось жить фактически с чужими людьми.
— Вы не любите Норин? — вдруг спросил он.
— Дорогой мой, как ее можно любить? — ответила Мэри вопросом на вопрос. — Это же настоящая пародия на женщину! К тому же я никогда не забуду, что она стоила нам Изадоры. Уверена, ты тоже, — добавила она, сжимая его руку. — Нам так ее не хватает…
— Да, — согласился он.
Их затянувшееся приветствие нарушил подошедший Хол.
— Рамон! Рад тебя видеть! — Он тепло пожал руку своему зятю.
— Я кое-что тебе принес. — Рамон протянул тестю небольшую коробочку.
— Как мило, — пробормотал Хол и принялся развязывать ленточку. Когда подарок был извлечен из упаковочной бумаги, он воскликнул: — Замечательные часы! Именно о таких я и мечтал! Самое оно для яхт-клуба. Спасибо.
— Рад, что тебе понравилось.
— А Норин подарила ему бумажник, — пренебрежительно заметила Мэри.
— Из крокодиловой кожи, — добавил Хол, покачав головой. — У бедняжки отсутствует воображение.
Рамон вспомнил, где живет Норин, как одевается. Вероятно, у нее не слишком много денег, ведь медсестры получают небольшое жалованье, а такие бумажники стоят недешево. Интересно, на чем ей пришлось экономить, чтобы купить дяде подарок, к которому он так высокомерно отнесся?
Ему вдруг пришло в голову, что так было всегда. На свадьбу Норин принесла Изадоре хрустальную вазочку, на которую та даже не обратила внимания. В это время она восхищалась ирландской льняной скатертью — подарком подруги. Норин молча проглотила обиду, но ее спутник, кто-то из больницы, громко заметил, что девушке пришлось отказаться от пальто, чтобы купить модную безделушку для своей неблагодарной кузины. Услышав это, Изадор» покраснела и принялась расхваливать вазочку. А Норин продолжала стоять с гордо поднятой головой, лишь глаза ее были полны невыразимой грусти…
— Рамон, ты слушаешь? — требовательно произнес Хол. — Я предлагаю морскую прогулку в выходные.
— С удовольствием, если будет время, — ответил он без энтузиазма.
В семье тестя Рамон чувствовал себя неловко: тут привыкли оценивать людей по размеру их банковского счета и положению в обществе. Его здесь приняли лишь потому, что он стал знаменитым. А тот Рамон Кортеро, который в десятилетнем возрасте бежал с Кубы вместе с родителями, пришелся бы им не ко двору. Он и раньше понимал это, а сейчас почувствовал еще острее. В гостях у родителей Изадоры он задержался ненадолго.
Возвращаясь домой, Рамон никак не мог избавиться от ощущения пустоты, охватившего его впервые после похорон жены с такой небывалой силой. Наверное, это усталость, решил он. Видимо, стоит немного отдохнуть, взять отпуск и на недельку уехать куда-нибудь, например на Багамы. Полежать на песочке, расслабиться…
За окном автомобиля малиновые лучи заходящего солнца пронизывали темное небо, и он опять вспомнил Изадору, ее великолепный профиль на фоне заката. Она была сама нежность, но однажды строго отчитала Норин за то, что та плохо сложила в шкаф ее вещи. Норин молча убрала одежду и выскользнула из комнаты, даже не взглянув на Рамона.
Изадора же рассмеялась и пожаловалась, как трудно найти действительно хорошую помощницу. Он заметил, что это звучало слишком цинично по отношению к двоюродной сестре, но Изадора лишь продолжала смеяться. Она и ее родители видели в Норин больше прислугу, нежели родственницу. Она всегда что-то готовила и убирала, кому-то звонила, организовывала приемы и рассылала приглашения. Требования и просьбы сыпались на нее нескончаемым потоком. Даже когда Норин сдавала экзамены, ее никак не могли освободить от домашних дел.
Рамон однажды намекнул, что ей нужно много заниматься, и все Кенсингтоны наградили его удивленными взглядами: никто из них не учился в университете. Норин выполняла свои обязанности, не надеясь на благодарность. Когда, после свадьбы Изадоры, она стала жить отдельно и сняла себе квартиру, ее тетя наняла домработницу.
Но тут он вновь вспомнил о невнимательности Норин, и злоба с новой силой нахлынула на него. Можно пожалеть бедняжку, которую никто не любил, но простить смерть Изадоры… Нет, он никогда не забудет, что по вине Норин лишился самого дорогого человека!
Следующую неделю Рамон провел на Багамах. Он поселился в маленькой гостинице на пустынном далеком острове и наслаждался полным одиночеством. Гулял по берегу, предаваясь болезненным воспоминаниям о безмятежно-счастливых днях медового месяца, когда-то проведенного здесь. Хотя их отношения с Изадорой не всегда были гладкими, он никак не мог привыкнуть к жизни без нее.
Однажды, разглядывая свое отражение в зеркале, он заметил пробивающуюся седину и впервые задумался о возрасте. Необходимо завести семью, вырастить сына, решил Рамон. Изадора не хотела иметь детей, а он не настаивал — ведь впереди была целая жизнь. По крайней мере, так казалось. Но теперь все иначе и, по-видимому, пришло время освободиться от прошлого. Мечты о любящей жене и веселых ребятишках, играющих в прибрежном песке, все сильнее овладевали Рамоном.
Вернувшись, он приступил к работе с большим рвением, чем когда-либо раньше.
Как-то раз после нескольких трудных операций, проведенных им в разных больницах, он получил вызов от дежурной сестры к больному в интенсивную терапию.
Дежурила Норин. Она холодно встретила его в ординаторской.
— Не знал, что ты сегодня здесь, — бросил ей Рамон.
— Я там, где следует быть. Твоего пациента, мистера Харриса, постоянно рвет. Он не может принимать лекарства.
— Где лечебный лист?