Я даже привстаю, заставляя себя усмехнулся:
— При чем тут чей-то возраст, Дамир!?
Снова гасит пожар, не обжигаясь:
— Просто хочу понять тебя.
Как меня можно понять, когда я сама этого не могу… падаю обратно, смотря на его профиль. Нужно переводить тему, не хочу в эти дебри, будто подкоркой чувствуя, что туда лезть не стоит.
— Ты очень красивый.
Не остаётся в долгу, но тон не изменился.
— Ты тоже, Нин, очень. — Снова повернулся ко мне, одним взглядом укутывая.
— А ещё я не умею читать мысли, но очень хочется.
Смешной.
— Что там читать!? Ничего интересного! — Спрашиваю, улыбаясь.
Он снова дарит улыбку, подстраиваясь под меня:
— Ты себя мало ценишь.
Я себя не ценю. Там нечего ценить.
— Почему?
Не хочу… не хочу.
— Не почему.
Усмехнулся, кивнув и будто ответ учитывая.
— У тебя интересная сестра.
Кивает, не убирая руку.
— Алика чудесная, просто сейчас ей тяжело.
— Ты хороший старший брат.
Слегка пожимает плечами.
— Я хотел бы верить, что это так.
Его стоит задобрить? Отвлечь от меня самой? Наверное… продолжаю шептать:
— И сын, наверное, тоже хороший.
— Это хорошо звучит.
Я продолжаю:
— И друг. Тебя очень ценят твои ребята.
К слову, всё то, в чем я даже не ноль, а огромный минус.
— Нин…
Делаю вид, что не поняла предостережения.
— А ещё ты, наверное, отличный парень.
— Нин.
— И мужем когда-то будешь отличным…
— Ни-на, — его ладонь замирает.
Что теперь?
— И отцом своих детей тоже, да?
Молчит, выжигая взглядом всю душу. Я лишь разлила на ней керосин, его одной вспышки достаточно.
— И сокращают тебя прикольно: "Мир"! Тебе подходит!
В его глазах отсвечивает мой огонь. Интересно, почему? Это же только мне больно.
— Всё сказала?
Боже, как холодно. Кого я только что так хвалила? Растягиваю усмешку, кивнув.
— Ещё не передумала?
Уже теплее.
Мне хочется царапать свою кисть, разодрать кожу и долго выть от осознания, что сейчас мне не хватает этих его поглаживаний.
Дура. Что со мной станет, когда мы переспим? Сразу же можно вешаться?
— Нин, — и мне снова тепло, — почему тебе тяжело от простых вещей?
Я заменяю его вопрос на то, что хочу слышать сама: "Почему с тобой тяжело и ты не понимаешь простых вещей?"
— Что это за простые вещи?
Да, отвечать вопросом на вопрос — это шикарное решение, глупая.
Решаю ему помочь.
— Секс?
Закрывает глаза на миг, зажмурившись.
— Да, — сдается, — пусть будет секс. Извини, но я не придаю ему значения чего-то сакрального…
Перебиваю.
— Да, я это заметила ещё в первую ночь.
Выдыхает, проигнорировав.
— Для меня любить, целовать, касаться, ощущать тебя — это естественно. Это не таинство, это потребность…
Могу не дослушивать.
— Я тоже исключительно про потребности?
Было бы здорово, если бы он обиделся или разозлился. Но вместо того он вдруг рыкает и резко приближается к моему лицу, касаясь своим носом моего.
— Ты не так поняла. — Шепчет почти в губы, почти срываясь.
Да-да-да, ага.
— А как я должна понять? — Играюсь, ещё ближе себя подталкивая. Так, что одного маленького движения будет достаточно для поцелуя.
Он не отдаляется, буровит тяжёлым дыханием с расстояния в миллиметры.
В кино как-то так снимают фальшивые поцелуи от фальшивых чувств фальшивых героев.
— Мир, — чёртово сокращение! Выдыхаю ему под стать, — переспи со мной, пожалуйста.
Брови немного сводит и уголок губ тянется в сторону.
— Что? Для тебя же всё просто.
Отстраняется и слегка мотает головой.
— Я хотел сказать…
Да мало ли, что хотел.
— Что ты мне нравишься.
Я уже это слышала.
— И мне важно тебя обнимать, гладить…
Перебиваю.
— И заниматься…
Перебивает в ответ.
— Любовью.
Нокаут, противнику не отдышаться. Ему можно выдать золотой пояс, который дают бойцам за победу. Я не хочу приходить в себя, не хочу и…
Дамир снова касается кисти, кладет её к себе на грудь. Ту приходится удерживать, растворяясь в его тепле и чувствуя, как сильно бьётся чужое сердце под нежной кожей.
Я могу напрячь руку и не подпустить. Могу решить, что сейчас мне достаточно. Я могу уйти и дождаться рассвета в другой комнате, но не хочу этого.
Было страшно целовать его первой. Почему? Что в этом такого?
Легко касаюсь его губ, но уже через миг тону от собственного цунами, закрывая глаза. В него всего хочется вжаться, вцепиться ногами, обвить руками и никуда не отпускать. Искусать его, помечая себя хозяйкой, чтобы никто другой, более важный, даже думать о нем не смел.