Москва. Я стою среди желтых деревьев и смотрю вслед журавлиному косяку. Даже птицы улетают на юг, как только начинаются холода. Даже эти безмозглые птицы… Они спасаются от холодного солнца и дождя, а мы остаемся на месте, делая вид, будто ничего не происходит.
Подумаешь, дождь стеной в течение недели и сырая квартира! Подумаешь, лужи с корочкой льда и последний лист, упавший с дерева напротив твоего окна! Кому ты сможешь признаться, что этот лист в тысячи раз сильнее пугает тебя, чем конец света и цунами в Таиланде??!
И кто вообще придумал радоваться первому снегу? При виде первого снега все мои внутренние органы словно покрываются инеем, и каждый раз, выходя на улицу, я думаю, что никогда еще не было ТАК холодно. Почему мы не улетаем на юг или хотя бы не впадаем в спячку?!!
Тишина. Мотор!
Мы стоим посреди огромного павильона, шесть человек, маленькие марионетки. Я, две девушки и трое мужиков. В белых халатах с очками на носу мы изображаем ученых, снимающих пробу карего варева. Режиссер- американец снимает рекламу русского шоколада.
Отчего-то мы не знакомимся и даже не спрашиваем, как кого зовут. В перерывах моего соседа то и дело сносит в мою сторону. Он что-то говорит о халатах, которые неплохо бы взять себе на память, и пристально смотрит мне в глаза. Мне не хочется знакомиться, но от нечего делать поддерживаю разговор.
- А вы знаете…
Он замолкает. Что сейчас спросит: как меня зовут? Где живу? Что делаю вечером?
- А вы знаете, я заметил…
Почему такие паузы?
- Я заметил, что шоколад сильно подорожал. Думал, на съемках угостят. А здесь ни одной плиточки!
Нас призывают занять исходные позиции.
Через десять минут он снова подкрадывается.
- Цены так быстро повышаются, а зарплаты… все меньше и меньше! Незаметно все подорожало: шоколад, яйца, картошка…как дальше-то жить?
А парень – молодой, на вид лет двадцать пять. Наши всегда выглядят моложе.
Я силюсь припомнить, кто из турецких парней когда-либо жаловался на жизнь, особенно при первом знакомстве. И наконец понимаю, что этот парень не видит меня, и смотрит куда-то сквозь мою грудь. Его не интересуют женщины, ему просто надо высказаться. А я – мягкое тело, хорошо поглощающее звуки.
Был последний день октября.
Вхожу в нашу комнату 512: письменные столы, письменные столы, компьютеры, компьютеры…Лиц не видно, все уперлись в свои мониторы и печатают сводки и отчеты. Бумаги, бумаги… Я мысленно кричу своим сотрудникам: а знаете ли вы, что бумаги погубили мою родину?
А знаете ли вы, что в средиземном царстве мужчины, увидев женщину, хотят ее?
А знаете ли вы, что в средиземном царстве чужестранка, согрешив, становится святой?
Не дают ответа.
Я молча забираю кассеты со стола и иду вырезать то живое, что нечаянно попадает к нам в эфир. Наверно, оттого, что у нас холодно, оголенные тела так беспокоят людей. В самом деле, разве не смешно, когда под огромным рекламным плакатом с эротичной девушкой бредут, скукожившись от первых холодов, укутанные прохожие? Если они случайно поднимут голову и увидят девушку с обнаженной грудью, то закутаются покрепче: холодно смотреть.
В жарком климате отношение к голому телу здоровее и проще: без сострадания сразу – к делу. То есть к телу.
ххх
С третьей рюмкой золотистого шампанского я пытаюсь забыть обо всем и начать жить сначала. На дружеском summit в честь дня рождения нашего продюсера звучит игривая музыка - приглашенный маленький оркестр старается вовсю. Гости, насытившись, разбиваются на маленькие группки и беседуют по углам. VIP, стиль, гламур, экстра-класс, их именами пестрят глянцевые журналы. Мне кажется, многие из них хотели бы потанцевать, но стесняются. Мы с Власей переглядываемся и выходим в центр, нам нечего терять. Несколько безумных па, и мы точно попадаем в ритм. Под конец песни Влася превосходит самого себя, грохается на колени и старается немного проехать на них вперед, прямо ко мне. Вокруг нас уже танцуют люди и благодарно улыбаются нам как избавителям от тоски.