Я сказала, что мы обязательно должны найти зеленый дом, который я когда-то видела на фотографии, но как он выглядит, и как называется, я уже не помнила. Мечеть? Нет, не мечеть, потому что, кажется, не круглая. Удивительно, что Маха, живший в Бурсе, ходил по ней, как по лесу, не зная, что показать, приходилось мне самой быть Сусаниным. К концу второго дня мы нашли то, что искали, в точности как на увиденной мной фотографии, зеленый мавзолей 15 века с конусообразной крышей, там же была и зеленая мечеть, но вокруг была туристическая зона, с магазинчиками, сувенирами и кафе, и мы быстро ушли оттуда. От туристических мест веет фальшью, деньгами и смертельной пустотой. В том, что хранится на показ, уже нет жизни.
Там было сто, а может и более, греческих церквей, мусульманских же минаретов и мечетей – несколько тысяч. Там были также удивительные, большие, обширные и сводчатые из больших плит и на мраморных основаниях бани и ханы с большими железными, словно городскими вратами. Есть ханы в сто, двести, а то и триста комнат, а в середине их фонтаны и приятные на вкус воды. Точно так же и бани – большие, с куполообразными крышами, подобно церквам; одни из белого мрамора, другие из разноцветных камней, у некоторых стены из белого фаянса, а у других – какие-нибудь иные. В них много фонтанов и бассейнов. Там есть несколько сот служителей, а также купальные простыни, салфетки, полотенца и прочие удобства, какие только человек захочет и пожелает. И каждый божий день они топятся; если человек каждый день будет туда ходить, все равно опять захочет.*
Мы занимаемся бесконечным сексом, и это основной рефрен наших отношений. Зная, что каждый день на счету, и следующая встреча будет нескоро, и будет ли вообще – неизвестно, мы каждый раз трахаемся как в последний раз, до изнеможения, до умопомрачения, до дыр и мозолей, кричим и теряем сознание, целуемся до синевы и делаем все, что хочется. В эти моменты мы словно несемся на гребне огромной волны под названием жизнь, выше некуда, быстрее некуда, нужно только удержаться, чтобы волна не накрыла с головой и не расплющила о каменистое дно. Парадокс состоит в том, что секс – отнюдь не главное, к чему мы все стремимся. Частенько по обоюдному согласию мы бы легко отказались от него, если бы это несло какой-то смысл. С первого взгляда мы как будто настроены на секс, а с десятого нам просто достаточно быть вместе. Секс – всего лишь крайняя степень нашей страсти к всецелому обладанию кем-то или чем-то.
Как еще можно целиком отдать себя и получить все? обменяться телом и душой? А также годами, временами, религиями, странами, лицами, характерами? Придумайте другой способ.
Мы устремляемся в ресторан Ишкембе, так называется наструганное мясо с белым соусом, это блюдо здесь едят тысячу лет, и мы с Махой наслаждаемся полноценной едой, а что еще нужно для счастья? После, увидев сладкую витрину, мы закупаем целый ряд пирожных, а Маха получает от меня большой втык за то, что не догадался взять их разнообразных. Чуть позже за свою нерасторопность в Бурсе он едва не получит блюдо макарон в лицо…но это чуть позже.
Кажется, чем больше я психую (часы идут, Глазки-то ждут), тем быстрее Маха летит в пропасть уходящей любви.
Турки называют этот город «зеленая Бурса». Здесь растут огромные вкусные персики, здесь же родилось выражение «взять персик», которое в переносном смысле означает «вкусить поцелуй». Говорят, раньше Бурса славилась своими тонкими шелками, которые отливали серебром, как вода при лунном свете. Искать шелка мы не пошли - за неимением денег, а также потому, что времена шелка, кажется, давно прошли. Зря только не зашли в знаменитые бани, которые считаются лучшими в Турции, и стоят прямо на термальных источниках. Но сейчас голова моя забита вовсе не источниками, времени и денег в обрез, главное – скорей вернуться. Пусть уже во сне натирают меня чудесными маслами все искусные банщики Бурсы. Получить все блага этой жизни сразу не получится. Тем более с таким горе-проводником, он лишь таскается за мною следом, изредка делает мне глупые замечания, и уже разок получил от меня по шее.
Вне города находились построенные царями красивые, удивительные, большие целебные и дорогостоящие источники и родники; посреди бассейна – фонтаны, из которых бьют горячие и целебные воды. Если кто войдет в бассейн, больше не хочет выйти, настолько там много воды и настолько она приятна.
Включаю телефон. Сразу бибикает послание Кадира: почему у тебя все время отключен телефон? Что это значит? Я нервно набираю слова, время от времени заглядывая в словарик: очень спешила на автобус и забыла взять зарядку от телефона. Приходится выключать и включать только ненадолго. «Глазки» потом напишут: стараюсь верить, но верится с трудом. Что ж, это твой собственный выбор. Хочешь – верь. Не веришь – не жди. Но я оправдаю твои ожидания! Я пишу: ты говоришь рай, рай. дождись меня, и узнаешь, что такое рай. Не очень скромно, что уж говорить. Но «наша» Турция - не самое удачное место для проявления скромности.
Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в селах,
Поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблони, там я окажу ласки мои тебе.
Впервые в жизни я играю в боулинг. Дома до этого никогда не доходили ни ноги, ни руки. Мы в каком-то огромном развлекательном центре на краю Бурсы. Вот чем ограничиваются махины знания достопримечательностей. Никогда и не думала, что это может быть так увлекательно. Я сразу сбиваю все кегли одним ударом. Везение новичка. Все, конечно, думают, что я профи. Маха кидает как-то уж совсем кисло. Его друг со сложным именем играет получше, и вот мы с ним уже входим в раж, уже не видно вокруг ничего, кроме белых кеглей, наших рук и загоревшихся глаз. Маха совсем забыт, он злится где-то в стороне. В последний бросок друг предлагает мне бросить два шара одновременно. Мы с ним бросаем одновременно по одной дорожке, что уж совсем против правил, компьютер чуть не ломается от возмущения. Я принимаю негласный вызов, мы без слов понимаем друг друга… все ясно, правила при желании можно нарушать, на то и правила…но игра кончилась, и Маха в тихой панике уволакивает меня с площадки, еле попрощавщись с другом. А кто мне только недавно заявлял, что я могу обниматься с ним, сколько захочу??!
Не успеваю соскочить с автобуса, расстаться, не прощаясь, с Махой навсегда, прибежать в комнату…
И мы с Глазками уже мчимся на мотоцикле по дороге в Аланию.
Глазки смущен и полон нерешительности, но тщательно скрывает это.
- Только одна сложность. В 6 утра мне надо вернуться.
Я театрально закатываю глаза. Просыпаться так рано я не очень люблю. Но уж раз пошел такой экстрим…
Вкусно пообедав, мы приступаем к поиску приличного пансиона, спрашиваем, наводим справки (оказывается, Глазки не особо опытен в этих делах, даром что такие глазки), говорим со старушкой, которая ведет нас показывать комнату. Комнатка оказывается симпатичной, с розовыми подушечками и покрывальцем, как для молодоженов. Мы даем согласие и идем прогуляться по берегу. Закат, молча сидим на камнях.
Весь вечер мы гуляем по набережной. Замок, освещенный в темноте летит и кажется рисунком из сказки, компьютерной игрой, чудом света. Глазки помешаны на исполнении моих желаний, чего нельзя было сказать о молодой зеленой Махе. В кафешке прямо посреди прогулочной улочки я ем любимое шоколадное мороженое в огромной вазочке - с таким наслаждением, что пустовавшее было кафе быстренько наполняется желающими покушать.
Я затаскиваю Глазки на полигон с обтянутыми резиной автомобильчиками и мы сбиваем друг друга, от души хохоча.
Никак не могу втолковать ему, что у счастливых людей иногда не бывает желаний, потому что уже нечего желать.
По дороге в пансион он покупает себе воду и чипсы. Мы молча сидим на балкончике, внизу играет живая музыка. Стена перекрывает вид на море, но полоски, которую видно, уже достаточно. Все хорошо? – он поворачивается ко мне. Я киваю. Хочется обойтись без слов.