Мои легкие опорожнились, ударившись о дерево.
Я сжал губы. Я никогда не объяснялся ни с кем, кроме мамы, и делать это сейчас было унизительно.
Фэрроу, конечно, была права.
Я мог бы.
И должен был.
— Я сглупил, — признался я.
Снова тишина.
Потом ответ.
— Что, что? — В ее словах я услышал намек на улыбку.
Маленькое дерьмо.
— Я сказал, что сглупил, — повторил я, теперь уже громче. — Я выбрал легкий путь, потому что не привык иметь дело с беспорядком. А у нас тут… бардак. — Мягко говоря. Я вздохнул, тяжело выдыхая. — И потому что у меня эмоциональный вкус как у овощной соломинки.
Ее хихиканье раздалось за дверью, и с моего сердца скатился десятитонный камень.
— Ты мне все равно не нравишься.
— Я могу тебе не нравиться, и тебе все равно будет нравиться, как мой член заполняет твою киску, Фэрроу. Ты можешь даже ненавидеть меня и наслаждаться тем, что тебя заваливают подарками и юридической помощью. — Я сжал в кулак ручку двери, зная, что она не откроется, но все равно желая этого. — Эта история с Эйлин не настоящая. У нее никогда не будет моих поцелуев. Моего обожания. Моего полного и всестороннего внимания. Она просто галочка в коробке. Она не представляет для тебя угрозы, как одинокая падающая звезда не представляет угрозы для солнца.
— Зак… — Голос прозвучал громче, но в то же время тише — ее голос раздался прямо за дверью. — Ты считаешь меня солнцем?
Нет. Ты — вся гребаная вселенная.
И это я ненавижу в тебе больше всего.
— Мы договорились. — Я прочистил горло, стараясь звучать прагматично. — И я выполню свою часть сделки. Я здесь.
— До каких пор?
— До самого конца.
Я затаил дыхание, ожидая, что дверь вот-вот откроется, но этого не произошло.
— Почему ты был ужасен со мной в мой день рождения? — Ее голос прошелся по моей коже, как бархат. Я практически чувствовал ее тепло, проникающее по ту сторону двери.
— Потому что, — признался я сквозь стиснутые зубы, — нам обоим нужно напоминание о том, что это всего лишь деловая сделка. Ты мне нравишься, Фэрроу. Больше, чем я могу сосчитать. Если мы не сделаем этого разделения… эта вещь может разорвать нас обоих. — Мои пальцы сжались в кулаки, и я прикусил костяшки, пуская кровь. — А теперь любезно открой дверь. У меня есть важная информация по твоему судебному делу, которой я хотел бы с тобой поделиться.
Наконец-то — наконец-то — дверь со скрипом открылась.
Я отступил назад, дыхание перехватило в горле, когда я увидел ее впервые за почти двадцать четыре часа.
Без макияжа. Волосы в беспорядке. В синих тренировочных штанах и футболке USA Fencing.
Простая. Непритязательная. Идеальная.
— Фэрроу. — Я подавился ее именем.
Соберись с мыслями, Зак.
Я тряхнул головой, избавляясь от чар, которые она на меня наложила, и придал своему лицу обычную черствую незаинтересованность.
— У меня есть новости.
Я проскочил мимо нее и вошел в ее комнату. Толчок удовольствия согрел мое плечо в том месте, где мы соприкоснулись.
Я ожидал, что крошечная комната будет наполнена индивидуальностью, как и ее хозяйка.
Вместо этого она казалась безликой. Только самая необходимая мебель. Никаких интимных вещей. Никаких фотографий. Ничего лишнего. Вообще ничего.
Это могла быть комната для гостей. Или камера пыток серийного убийцы.
Я поднял стопку папок, которые принес с собой, и положил их на ее тумбочку.
Ее глаза проследили за моими движениями.
— Что это?
— Брайан и Динн проверили записи в бюро. — Я открыл папку и достал из нее документ, испещренный подчеркиваниями, и протянул ей. — В завещании есть расхождение во времени.
Ее рот приоткрылся, пухлая нижняя губа умоляла, чтобы я забрал ее в рот и высосал до беспамятства.
Черт.
Я никогда в жизни не целовал женщину, но сейчас мне этого хотелось. Хотел почувствовать ее жар и язык, смешивающийся с моим. Чтобы мы слились в единое целое.
Фэрроу заправила прядь волос за ухо, ее глаза пробежались по тексту.
— Что это значит?
— Это значит, что исполненное завещание не совпадает с тем, которое было официально оформлено за три года до этого. — Я изучал ее лицо в поисках реакции. — Завещание Веры не имеет юридической силы.
По мере того как она читала, ее глаза становились все более блестящими, в них блестели слезы, которые она отказывалась проливать.
Что-то дикое поднялось в моей груди. Мне захотелось обнять ее. Прижать ее к себе. Укрыть ее от мира, который всегда ее подводил.
— Зак. — Она подняла голову и улыбнулась. — Это потрясающе. Это доказательство того, что Вера подделала завещание. Мы можем оспорить его.