— О. — Селеста Айи бросилась вперед, ткнув пальцем в имя. — Давайте пригласим Сяо Бай на чайную церемонию. Может, она наконец-то расскажет рецепт своей лапши дань-дань.
— Не беспокойся. Ты получишь ингредиенты, но не измерения. — Мама отмахнулась от ее руки и остановилась на имени. — Как насчет Оливии? Она милая.
— Милая сучка. — Айи провела ножом для масла по странице, вычеркивая ее из семейных записей Чжао. — Такая снисходительная только потому, что говорит по-английски лучше меня. И что с того, что я не знала сленга, когда только приехала? Пошла на хрен, это было достаточно легко выучить.
Осколки их разговора пронеслись по моему сознанию. Внутри меня зашевелилось что-то горячее и яростное.
Я залпом выпил эспрессо и выбросил его на остров, а затем достал из кармана телефон. По пути костяшки пальцев задели мой член.
Этого оказалось достаточно, чтобы с моих губ сорвалось шипение.
Никто не говорил мне, что после потери девственности я буду сведен к животным потребностям. С отъездом Осьми я перешел от траха по три-четыре раза в день к нулю.
Внезапно все существование Оливера фон Бисмарка приобрело бесконечно больший смысл.
Я даже не дрочил с тех пор, как она ушла из моей жизни, оставив меня в хаосе. Но не из-за отсутствия усилий.
Прошлой ночью, когда я набрал случайное порно, я даже не смог возбудиться.
Прекрасно. Я скучал по Фэрроу.
Подайте на меня в суд.
Фэрроу Баллантайн и ее струящиеся волосы, идеальной длины для фистинга. И ее стройные бедра, так умело оседлавшие мой член. И ее тугая киска, такая сладкая и мягкая, как манго на моей тарелке.
— Вон.
Мы все трое не сразу поняли, что резкое рычание исходило от меня.
Мама нахмурилась и подошла ко мне.
Она положила руку мне на лоб, но тут же отступила, вспомнив, что я ненавижу прикосновения.
— Ты в порядке?
— Пожалуйста. Уходите.
Я разрезал манго пополам, прямо перед косточкой, заставляя себя выглядеть нормально. Почувствовав мое настроение, Айи предпочла самосохранение, силой выведя маму из моего особняка.
Как только дверь закрылась, я схватился свободной рукой за край столешницы и сильно сжал ее. Мои глаза захлопнулись.
Я мысленно представил себе Фэрроу, обнаженную и распростертую на острове. С ее розовыми сосками и блестящей киской, ожидающей только меня.
— Осьми, — задохнулся я, застывая в своих брюках.
В моем воображении она приглашала меня подойти ближе, извиваясь на стойке, проводя одной рукой между ног и проводя пальцем по набухшему клитору.
Мой член упирался в брюки, а изо рта текло. Я представил, как наклоняюсь и пробую на вкус ее восхитительную, мокрую киску.
Я жадно откусил от манго. Сок потек по моему подбородку. Фруктовый аромат заполнил мои ноздри, пока я пробовал ее на вкус. Сладкий и землистый.
Идеально, идеально, идеально.
Из моего горла вырвалось рычание, и я стал есть манго, все быстрее и быстрее, представляя себе, как я съедаю ее.
Я стоял, упираясь членом в шкаф и наслаждаясь трением, и, пока ел, выл, как собака, на собственной кухне.
Без нее я потерял рассудок, достоинство, контроль над реальностью.
— Осьми.
Я выдолбил манго и кончил в собственные штаны. Молочная, горячая сперма хлынула в ткань, не желая заканчиваться.
Я выбросил мякоть манго в раковину и в разочаровании уронил голову на плечи. Все мое тело билось в конвульсиях, содрогаясь, как при сильной абстиненции.
Я не мог больше ни минуты без нее.
К черту.
Я вытащил телефон и нажал вызов на первой кнопке быстрого набора.
И тут же повесил трубку, не дождавшись звонка, потому что я был официально, полностью и окончательно выбит из колеи.
Жалкий и обреченный, я повторял этот процесс снова и снова.
Звонок.
Конец.
Зеленый.
Красный.
Обжора, жаждущий наказания.
Я хотел ее прикосновений.
Я. Хотел. Ее. Прикосновения.
Сперма испачкала мои брюки Kiton и прилипла к коже. Непричесанные пряди волос прилипли к вискам. Я уже несколько дней не приводил себя в порядок.
Я поднял голову и уставился на свое отражение в блестящей раковине, не узнавая себя.
По щекам поползли капельки пота. Красный румянец растянулся от лба до подбородка и от уха до уха.
Я включил кран и опустил лицо под струю, издав страдальческий рев.
Когда я поднял голову, мама смотрела на меня с другого берега острова, доставая забытую сумочку.
Она прижала ее к груди, и ее голос стал тихим.
— Ты болен, Закари?
Я не болен, — с досадой подумал я. Просто я влюблен.