Как будто он видел меня насквозь.
Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней, чтобы преградить мне путь к отступлению, сложив руки на груди.
— Давай попробуем еще раз — почему ты здесь?
Бросив прощальный взгляд, я оторвалась от нефритового кулона и зашагала через комнату, сокращая расстояние между нами покачивающимися бедрами.
Вместо агрессии, сексуальность была отличным оружием.
— Я не люблю вечеринки.
Или тебя.
Или тот факт, что ты вальсируешь в моей жизни и забираешь то, что принадлежит мне, так легко, как будто я ничего не значу.
Я похоронила эти слова рядом со своей гордостью и бросилась на него, поправляя вырез платья. Его глаза даже не дрогнули.
О.
Переходим к плану Б.
Я обмахивала лицо веером, отбрасывая волосы на одно плечо.
— Мне нужно было перевести дух, и ноги привели меня сюда.
— Что ж, я убедительно прошу их вывести тебя с территории, если ты не хочешь провести ночь в тюремной камере.
То, что он не был приятным парнем, меня не удивило, но он вел себя как откровенный мудак. С другой стороны, я пришла сюда, чтобы обокрасть его.
Я порхала по комнате, не обращая внимания на то, что его слова повисли в воздухе, как лезвие. Мои костяшки пальцев порхали по деловым книгам, картинам и мягкой обивке диванов.
Зак отбросил свой стаканчик с виски на крайний столик, его глаза следили за каждым моим движением, как ястреб.
— Ты что, тупая?
Тупая? Нет.
Решительная? Еще бы.
И у меня возникло ощущение, что Зак не привык к женщинам, которые не ухлестывают за ним по первому требованию.
Мое внимание привлекла доска Го, примостившаяся между двумя мягкими диванами. Дерево Хайя. Камни юнзи. Чаши из тутового дерева.
Должно быть, он выложил за эту доску целый взнос по ипотеке.
Камни на доске были разбросаны так, словно кто-то бросил затянувшуюся игру. Или, что более вероятно, сбежал.
Инстинктивно я взяла из чаши черный камень и положила его рядом со звездой.
В другом конце комнаты Зак нахмурил брови и опустил глаза на доску.
— Это не шахматы.
В его низком голосе звучала насмешка. Но в нем слышалось и что-то еще. Паника. Он не любил, когда другие трогали его вещи.
Классический синдром единственного ребенка.
— Очевидно. — Я оценила толщину черного камня, кончики пальцев покалывало от желания выхватить еще один камень. Прошла целая жизнь с тех пор, как я в последний раз играла. — Шахматные куклы милые и острые. А эти кружочки — для шашек.
Его веко дернулось.
Я поцокала.
Передо мной камни передавали все, что мне нужно было знать об игроках.
Черные — осторожные, щедрые и мягкие.
Белые — беспощадные, агрессивные и решительные.
Зак — белый, решила я.
Я изогнула бровь, похоронив свое любопытство по поводу личности черных камней.
— Я предположила, что сейчас очередь черного.
— И почему ты так решила?
Потому что я умею считать.
Я выбрала что-то более оскорбительное.
— Потому что белый был достаточно глуп, чтобы ответить на угрозу черного, и я полагаю, что после уничтожения собственной группы он попросил у черного тайм-аут, чтобы зализать раны и перегруппироваться. — Я покачала головой. — У него не хватило смелости уйти в отставку, не так ли?
Молчание.
Я стряхнула с платья травинку, решив, что Закари Сан мне больше нравится, когда он молчит.
Его выражение лица оставалось непроницаемой крепостью, пустой и нечитаемой. Он не смотрел на меня. Вместо этого все его внимание было приковано к доске.
В этом человеке было что-то настолько отстраненное, что я сильно сомневалась в его способности к человеческому общению.
Это делало его непредсказуемым.
И это делало его очень опасным противником.
— Вот это да! — Я надула нижнюю губу, наклонив голову набок. — Ты ведь белый, не так ли? Не волнуйся. Со мной твой секрет в безопасности.
Легкое раздувание ноздрей было единственным признаком того, что он дышит.
— Я не избежал отставки.
Я посмотрела на дверь, гадая, заметит ли он, если я уйду.
— Рада это слышать. Это было бы ужасно по-спортивному.
Французские окна искушали меня.
Не то чтобы в эти дни мне нужны были целые лодыжки.
— Нет. — Зак направился ко мне, делая шаг за шагом. Его запах, цитрусовых и темного леса, обжигал мои ноздри, предупреждая, что рядом таится опасность. — Я не отказывался, — настаивал он, подойдя ко мне так близко, что наши плечи почти соприкасались.
Мы оба смотрели на доску.
Он жестом указал на точку.