Она кивнула. Я чувствовал отчаянную потребность в чем-то. Я не знал, чего.
Мои кулаки сжались в кулаки.
Повернись, Зак. Уйди.
Вместо этого я просто смотрел на нее, враждебность волнами исходила от меня. Ожидая… Чего? Благодарности?
Я не хотел, чтобы она благодарила меня. В китайской культуре благодарить кого-то было формальностью. Это означало дистанцию между двумя людьми, а я хотел, чтобы она была рядом.
— Ну? — Она облизала губы, изучая мое лицо, и, похоже, не была уверена в себе. — Тебе нужно что-то еще?
Твое внимание. Твои невозможные слова. Твоя сладкая киска. Особенно твоя сладкая киска.
— Чтобы ты перестала убивать мои розы, — пробурчал я вместо этого, вырывая ножницы из ее пальцев. — Ты понятия не имеешь, что делаешь.
Она слегка рассмеялась.
— Я закончила уборку и мне стало скучно. Повесели меня.
Я ничего не ответил.
На самом деле, я ее забавлял. Позволял ей спускать с рук то, что не позволил бы никому другому.
— Зак… — Фэрроу нахмурилась. — Ты хочешь, чтобы я прикоснулась к тебе?
Да. Нет.
Господи, я ни хрена не понимаю.
Я чувствовал себя так, будто возвращаюсь в среднюю школу, где не знал, как думать, чувствовать и вести себя с девушками.
Я бросил ножницы в ведро со свежими розами, которые она срезала.
— Ты можешь меня потрогать, я полагаю.
Хотя прикосновения, которые я имел в виду, не были тем, что я хотел бы, чтобы свидетелями стали мои близкие родственники.
Ее губы дрогнули, но не совсем в улыбке.
— Попробуй еще раз.
Мои ноздри вспыхнули.
— Пожалуйста, прикоснись ко мне.
Она подняла бровь, явно забавляясь.
— Где?
Где угодно.
Везде.
Но я должен был оставить это в тайне, так как Селеста Айи, вероятно, готова была достать видеокамеру и дать советы по индустрии.
— Лицо, — прошептал я, униженный и взволнованный одновременно. Все мое тело дрожало от признания. — Я хочу чувствовать кожу на своем лице.
Это было впервые с момента аварии. С тех пор как его кровь попала мне в глаза и потекла по щекам, как слезы.
Мы смотрели друг на друга, и на мгновение мир перестал существовать. Не щебетали птицы. Над головой не проплывали облака. Моя мать не смотрела на нас своим неодобрительным взглядом.
Грудь Фэрроу вздымалась от неровного дыхания. Она поставила ведро с цветами на землю, а ее руки поднялись к моему лицу.
— Расскажи мне что-нибудь, чтобы отвлечь тебя, — попросила она, ее улыбка была мягкой, а голос шелковым. — Что-нибудь про осьминогов.
Я закрыл глаза.
— У него три сердца.
— Держу пари, он любит большие.
Ее руки почти достигли моего лица. Я чувствовал, как они нависают над ним. Я совсем перестал дышать, готовясь к этому.
— Это трагическое существо, — возразил я, приоткрыв один глаз. — Оно никогда не сможет полюбить. Оно запрограммировано на то, чтобы выполнить свою репродуктивную задачу, произвести потомство, а затем сразу же погибнуть. У него нет ни единого шанса на жизнь.
— Может быть, тогда ты назовешь меня котенком? — Фэрроу наморщила нос, выглядя раздражающе очаровательно. — Я бы даже согласилась на кролика.
— Кошки — это общий выбор. Кроликам место в особняке Хью Хефнера. — Я приоткрыл второй глаз и решительно покачал головой. — Ты осьминог. Умная. Изысканная. Трагичная.
И тут это случилось.
Ее ладони обхватили мое лицо с двух сторон, сжимая щеки. Я втянул воздух и зажмурил глаза. Ее теплая влажная кожа прижалась к моей.
Я заставил себя открыть глаза. Чтобы посмотреть на нее.
Ее ногти царапали мою кожу. Дрожь пробежала по моему позвоночнику.
— Посмотри на меня, Зак. — Она улыбнулась. Улыбнулась. — Ты можешь это сделать. Ты можешь прикоснуться. Почувствовать.
Мы стояли в саду, как два дерева, крепкие, но хрупкие, слегка покачиваясь на ветру, и я не мог этого вынести. Как все разом навалилось на меня.
Воспоминания. Отвращение. И чувство вины за то, что я все еще хотел ощущать ее кожу, хотя мой отец был мертв, и я даже не мог вспомнить его предсмертные слова.
— Что с тобой случилось? — прохрипела она.
Я покачал головой.
Я не мог рассказать. Не мог повторить это для своих ушей, не говоря уже о ее.
— Ты чувствуешь себя нормально?
Я задумался.
— Это… чувствуется. — Хорошо. Плохо. Сложно. — И это больше, чем я могу просить.
— Закари, — рявкнула мама с балкона, обдав его ледяным холодом. — Ты опоздал, а мы голодны.
Фэрроу отцепила руки от моего лица и отступила на шаг назад. Ее шея покраснела.