— Только ананас.
— Особенно не ананас.
— Ты всегда так жестко ведешь переговоры?
— Нет. — Он погрузил руки в огромную чашу для мытья. — Обычно я не веду переговоров. Я просто беру то, что хочу.
— А что не так с ананасом?
— Ничего. — Он провел полотенцем по ладони. — Просто пицца не является его естественной средой обитания.
— А что же тогда?
— Мусорный бак.
Грубо.
— Ну, мне это нравится, и ты собираешься меня приспособить.
Эта идея, казалось, ужаснула его.
— Почему?
— Потому что ты хочешь, чтобы я приспособилась к твоим двенадцати дюймам.
— Это не двенадцать дюймов.
— Но чертовски близко.
— Ты анатомически создана для того, чтобы толкать двенадцатифунтового человека, — заметил он.
— Ты анатомически создан, чтобы съесть бромелиевый цветок.
Он покачал головой.
— Это ужасно.
— Добро пожаловать в мир ухаживаний, Закари.
— У меня возникает соблазн сделать резкий разворот. — Зак нажал кнопку на приборной панели. — Натали. Закажи нам большую пиццу с ананасами.
— И сыра побольше, — прошептала я, привстав на край сиденья и забыв о необходимости соблюдать дистанцию.
В его челюсти дернулся мускул. Его нога оттолкнулась, отбросив мой стул на полфута назад.
Я надулась.
Он вздохнул, но добавил:
— И дополнительный сыр.
— Мистер Сан? — Натали вздохнула. — Вам… нужна помощь?
— Очевидно, — проворчал он. — За это я тебе и плачу.
— Я имею в виду, вы… вы в порядке?
Ага. Это было настолько невероятно.
— Отнюдь нет. — Он бесстрастно посмотрел на меня и вздохнул. — Кто я есть, Натали, так это киска.
На следующий день я потащила Зака на обед в консерваторию.
Мне всегда хотелось там поесть, но я решила, что ему нужно немного времени, чтобы отдохнуть после всего этого инцидента с ожогом и прикосновением Эйлин.
Мы ели поке-боулы. Салат вместо риса и дополнительный огурец для него. Прогресс.
На следующий день мы погрызли бранзино на балконе.
На этот раз он позволил мне накормить его жареным картофелем. Он хмурился и все время жаловался на жир.
Но перед самым окончанием трапезы я заметила, как он проглотил еще одну картофелину.
А на следующий день я приготовила нам обоим бань ми тхит нуонг, полив сэндвичи дополнительным домашним айоли. Я даже засунула в них паштет, когда он не смотрел.
Я бросила салфетку на свою пустую тарелку и откинулась на спинку кресла.
— Какое твое любимое произведение искусства?
— У меня его нет.
— Серьезно? — Я бумерангом взлетела вверх. — Ты собираешь столько произведений искусства, и ни одно не является твоим любимым?
— Нет. Не все нужно сравнивать с чем-то другим.
— Но… — Я нахмурилась. — У каждого есть любимое произведение искусства.
— Даже у тебя?
— Да. — Телефон-омар.
У отца была копия, которую я выпрашивала. Вера продала его на аукционе через несколько недель после его смерти.
Зак сделал паузу, откусывая кусочек.
— Автор Дали?
Меня сводило с ума, насколько крошечными и размеренными были его укусы.
Тридцать два жевательных кусочка.
На мой кивок он изогнул бровь.
— Это, должно быть, твоим любимым.
— И что это значит?
Он не ответил мне, обхватив губами сэндвич.
Когда обеденный перерыв закончился, я еще раз проверила его тарелку. Он не оставил ни крошки.
Каждое утро я по полчаса бродила по территории, открывая все окна в поместье, чтобы впустить солнце. Так мистер Сан впервые в жизни почувствовал тепло.
Я отказывалась есть в тишине, постоянно рассказывая ему о своей жизни.
О матери, которой никогда не было. Об отце, который был, но я никогда не могла насытиться. Одиночество.
Сеул. Фехтование. Олимпийские мечты.
Как я скучала по прежней жизни. По той, в Азии, вдали от моих злых сводных сестер и мачехи.
Он сидел и слушал все это. Как будто ему приходилось терпеть человеческое общение.
Иногда, когда я смеялась, он отшатывался.
Закари Сан был почти человеком.
Чтобы исправить его, мне нужно было сделать его настоящим.
37
ФЭРРОУ
В ночь перед своим днем рождения я решила переночевать у Зака дома.
Похоже, я пристрастилась к маленьким поблажкам в его многочисленных гостевых комнатах. Раскинувшийся твердый матрас. Плюшевые подушки. Большой туалетный столик. Аромат свежих цветов и декоративных свечей доносился из каждого угла.