Помимо кружков в гимназии образовалась секретная библиотека, которая содержала значительное количество нелегальной литературы, а также легальные книги, бывшие под запретом, например, книги по космологии и естествознанию. Сейчас это может показаться диким, но я несколько раз был наказан за чтение Дарвина, «Физиологии» Ферворна[100] и т. д. Эта библиотека была весьма основательно засекречена. В нее допускали, лишь начиная с седьмого класса, далеко не всех, а руководили ею ученики восьмого класса. Таким образом и я в течение года занимал этот почетный пост.
Янсон покинул Смоленск около 1900 года. Его преемником, очень неудачным, был высланный студент Синявский. Тем не менее ему мы обязаны знакомством с экономической литературой и книгой Бельтова-Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю»[101].
Наши кружки играли и подсобную роль: 1) через наших отцов и родственников мы узнавали, иногда вовремя, о готовящихся обысках и арестах, 2) собирали деньги, 3) прятали. Например, у нас дома, с согласия родителей, год хранился шрифт местной нелегальной типографии. Наилучший из моих гимназических друзей — Петр Иванович Барсов (умер в 1910 г. в Бутырской тюрьме на каторге[102]) — «переработал» все свое традиционное семейство, и две из его сестер, как и он, принадлежали к партии.
Поступление в университет. В 1902 году я кончил гимназию и поступил в университет на физико-математический факультет на математическое отделение. Предшествующий год в Московском университете был ознаменован большими волнениями и высылками виновных, и я помню, как мы, гимназисты 8-го класса, горевали, что не нам выпала эта счастливая доля — участвовать в борьбе. Наоборот, 1902–1903 учебный год оказался очень спокойным, и я по голову погрузился в науку, которая меня всегда привлекала.
О наших профессорах того времени я храню самое благодарное воспоминание. На факультете не было недостатка в крупных ученых. На кафедре физики — Лебедев и Умов, механики — Жуковский и на следующий год Чаплыгин, математики — Бугаев, Андреев, Лахтин, Егоров, Млодзеевский. Все бегали слушать курс русской истории Ключевского и физиологию растений Тимирязева. Среди приват-доцентов было много талантливых и живых людей, которые впоследствии оказались крупными деятелями.
На юридическом факультете привлекал общее внимание профессор финансового права И. Х. Озеров; это был человек с подмоченной политической репутацией[103], но живой и умный. Он читал два курса; один из них был посвящен развитию американского капитализма и империализма; путем дискуссии, графиков, формул, тенденций развития Озеров доказывал, что «Америка идет на Европу» (так называлась одна из его книг) и что в сущности наш континент уже наполовину завоеван.
Другой курс — о русском финансовом хозяйстве — являлся неприкрытой пропагандой: чрезвычайно остроумно, давая бесчисленные примеры из русской экономической жизни, Озеров доказывал, что царский режим находится в вопиющем противоречии с развитием производства и производительных сил, с ростом нашей культуры; все это — с абсолютной логикой и ясностью, но не называя вещей их именами; иногда, впрочем, он позволял себе и это. В те годы все гадали, к какой левой партии принадлежит Озеров; увы, он оказался октябристом, и в этом есть своя логика: он отождествлял будущее России с приходом к власти буржуазии. Ночью же все кошки серы.
Самый воздух, которым мы дышали в университете, казался особенным, несмотря на постоянное присутствие внутренней полиции — инспектора, субинспекторов и педелей[104]. Ректором университета был зоолог Тихомиров, не без научных заслуг, но карьерный антидарвинист. Попечителем округа был математик Некрасов, прославившийся применением математики к доказательству неизбежной необходимости царского режима и охранного отделения; это последнее учреждение он в своей схеме именовал «социально-метеорологической обсерваторией», а тюрьмы и карцеры — «изоляторами свободы»[105], поскольку сидящие там изолированы от влияния зловредных пропагандистов.
Режим в университете был совершенно полицейским и часто невыносимым. Запрещались всякие формы коллективной жизни, даже научные кружки. Год спустя, с особыми гарантиями, было разрешено студенческое историко-филологическое общество. Что касается до нас, математиков, то нам было отказано, и тогда Московское математическое общество[106] обошло запрет, устраивая для слушателей неочередные заседания со студенческими докладами. Первым секретарем этих заседаний был П. А. Флоренский, известный впоследствии богослов и электрик, а его преемниками — Н. Н. Лузин и я[107]. Председательствовал, очень мило, проф. Жуковский.
100
См.:
102
Неточность: П. И. Барсов скончался 27 декабря 1911 г. в Смоленском каторжном централе от чахотки.
103
И. Х. Озеров общался с начальником Московского охранного отделения С. В. Зубатовым и принял участие в написании устава контролируемого полицией Общества взаимопомощи рабочих в механическом производстве и в организации воскресных чтений для рабочих в Историческом музее. Но сотрудничество с полицией сказалось на его репутации, и в воспоминаниях Озеров писал: «…мне причинили большую боль, оклеветав меня за чтение лекций рабочим, а я честно нес в их среду знания» (цит. по: Русские писатели. 1800–1917: Биографич. словарь. М., 1999. Т. 4. С. 409).
105
Выступая на заседании Московского математического общества 24 сентября 1902 г., П. А. Некрасов говорил, что «изоляторы суть спутники свободы», ибо «во всяком элементе конкретной гражданской свободы необходим спутник, ее охраняющий: стеснение, выражающееся в нравственной и гражданской дисциплине» (
106
Московское математическое общество основано в 1864 г.; с 1866 г. издавало журнал «Математический сборник».
107
Еще первокурсником Костицын стал членом студенческого математического объединения, созданного в 1902 г. под председательством Н. Е. Жуковского. 19 ноября 1904 г. Н. Н. Лузин сообщал П. А. Флоренскому: «Второй секретарь у нас — Костицын — хороший работник, идейный человек». В другом письме, от 23 сентября, извещая Флоренского о том, что «в механической аудитории при механическом кабинете имеет быть 14 неочередное заседание Математического (студенческого) общества», Лузин среди намеченных выступлений назвал доклад В. А. Костицына «Заметка о рядах Фурье» (см.: Переписка Н. Н. Лузина с П. А. Флоренским // Историко-математические исследования. М., 1989. Вып. XXXI. С. 130, 127).