Моя мать обратилась в военную прокуратуру с просьбой освободить меня под залог. С нас потребовали 150 000 рублей, сумму для моих родителей непосильную. Когда она вернулась на Пасху в Смоленск, к ней пришли представители еврейской общины и предложили собрать эту сумму в благодарность за мое участие в защите против погромов. Мать выехала в Петроград, чтобы посоветоваться со мной, и мы решили категорически отказаться.
Я не помню, начиная с какого времени нас стали привозить в Военно-окружной суд для ознакомления с материалами, по которым был составлен обвинительный акт. Нас привозили всех вместе — 25 человек — в автомобильном фургоне, и для большинства из нас, в том числе и для меня, это было первое знакомство с автомобилем и между собой. Из моих сопроцессников я знал только Губельмана («Ярославского»), Веру Дилевскую, Вакулина («Овода») и его жену, Бустрема. Все остальные были мне совершенно неизвестны. В большинстве это были балтийцы — латыши и эстонцы, принадлежавшие к боевым организациям на Балтике и в Петербурге.
Ноябрь 1908 г. Суд имел место в ноябре 1908 г.[156]. Экспертиза единогласно подтвердила, что приписываемые мне документы писаны не мной, и при полном отсутствии улик я бы оправдан, равно как редактор одной из петербургских газет Ванаг и пожилой ремесленник Озоль, неизвестно почему попавший в это дело.
Относительно Ярославского прокурор выразился так: «Все мы здесь были поражены достоинством, с каким держал себя подсудимый Губельман. Он отвечал прямо, не пытался сваливать свою вину на других. Без всякого преувеличения он привлек к себе все симпатии. Но, когда я подумаю, какое впечатление его качества должны были производить на солдат, я надеюсь, что он не ускользнет от заслуженного наказания». Ярославский, как Бустрем и Вакулин, был приговорен к шести годам каторги, Вера Дилевская — к двум годам ссылки на поселение[157].
Немедленно после моего освобождения обнаружилось, что Охранное отделение совершенно не согласно с этим приговором. Я поехал в Москву, встретился там с С. И. Надеиной, и мы решили уехать за границу.
1909 г., Вена. В начале 1909 года мы оказались в Вене. Мы вступили там в группу содействия партии (все заграничные группы партийцев назывались «группами содействия»). Секретарем Венской группы был очень хороший товарищ «Лева», «Владимиров» (Шейнфинкель), впоследствии — народный комиссар финансов. В Вене между нами и им и его женой Анютой завязалась неразрывная дружба.
Я начал посещать Венский университет, работать в библиотеке, стараясь вернуться к научной работе, от которой я несколько лет был совершенно оторван. В группе содействия обсуждались текущие вопросы партийной жизни, которые были для нас совершенно новы: отзовизм, богоискательство, богостроительство, рост оппозиции политике Ленина среди большевиков. Здесь я ознакомился с только что вышедшей книгой Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Как математик я с большим уважением относился к Henri Poincaré, к Pearson; я с большим интересом прочитал в свое время «Механику» и «Теорию тепла» Маха[158].
Я уже упоминал, что и среди друзей, и среди врагов философия Богданова считалась большевистской разновидностью марксизма. Недаром в одном из «Дневников социал-демократа»[159] Плеханов писал по поводу газеты «Новая жизнь»: «Ленин тонет, как муха в молоке, среди махистов, декадентов и вырожденцев»[160]. Первое впечатление от книги Ленина — ее невероятная резкость, и при том казалось странным, каким образом не физико-математик может критиковать вещи ему незнакомые. Второе впечатление было, что Ленин несомненно прав, обнаружил гениальную интуицию и правильно разобрался в чуждых ему вещах.
Вместе с «Левой» мы занимались пересылкой в Россию партийной литературы. Делалось это так: на рынке были куплены конверты и рекламы разных прогоревших фирм. В один из рекламных листков помещался номер партийного журнала, отпечатанный на папиросной бумаге, и вкладывалось предупреждение: «Мы нашли ваш адрес в адрес-календаре и посылаем вам наше издание, надеясь, что оно вас заинтересует». Надписывался адрес, наклеивалась марка, и пакет помещался на два дня под пресс, чтобы папиросная бумага плотно слежалась и не шуршала.
Пакеты посылались лицам, относительно которых была надежда, что они будут передавать номер на прочтение другим, но не всегда это бывало так. Доктор И. П. Борисов, о котором я уже говорил и который к тому времени совершенно отошел от партии, говорил мне несколько лет спустя в Москве: «Знаете, что я ценю в партии? Это то, что она помнит о старых заслугах. Представьте себе, я регулярно получал партийные издания». — «А что же вы с ними делали? Распространяли?» Он засмеялся: «Конечно, нет, по моему положению это было невозможно».
156
В заметке «Судебные вести», напечатанной 4 ноября 1908 г. в петербургской газете «Новое время», сообщалось: «3 ноября в закрытом заседании военно-окружного суда под председательством ген. — м[айора] Биршерта началось слушание процесса о членах боевой организации при СПб. комитете с[оциал] — д[емократической] партии. Обвиняемых — 25 человек: сын подполковника б[ывший] студент Богоявленский, сын статского советника Костицын, дворянин Н. А. Вакулин, рядовой Губельман, профессиональный борец Роланд Веборн, преподающий французскую борьбу в школе Лебедева, и др. В комнате последнего, проживавшего вместе со своим братом в Лесном, по Реймерской улице, было найдено большое количество оружия. По слухам, настоящее дело является отголоском Таммерфорского съезда и находится в некоторой связи с делом об известной школе бомбистов в д. Хаапала близ ст. Куоккала. Обвинение, предъявленное по 2 ч. 102 ст. уг[оловного] ул[ожения], поддерживает пом[ощник] военного прокурора полк[овник] Зандер, а защищают пр[исяжные] пов[еренные] О. О. Грузенберг, Тиран, Петропавловский, Н. Д. Соколов, Керенский, Соколовский и пом[ощники] пр[исяжных] пов[еренных] Шмидт, Симсен и др. Разбор дела затянется дней на 8».
157
Неточность: 13 ноября 1908 г. «за участие в преступном сообществе, составившемся с целью насильственного посягательства на изменение в России установленного законами основными образа правления» Петербургский военно-окружной суд приговорил к каторжным работам: И. И. Бернштейна — на 8 лет, Н. А. Вакулина и М. И. Губельмана — на 7 лет, В. В. Бустрема и Б. А. Колтышева — на 6 лет, Б. Г. Богоявленского, В. К. Воробьева, Х. Э. Гельфанда, О. К. Кантера, А. Р. Кокса и Р. Г. Нилендера — на 4 года, Р. И. Веборна, Я. М. Дреймана, К. Я. Лаца и И. Л. Либгота — на 2 года 8 месяцев. Остальные — В. А. Дилевская, Б. Я. Мицит, В. З. Сидлин (по мужу Вакулина), К. К. Уденс, Я. Э. Фришмунд и К. Я. Штальберг — были приговорены к ссылке на поселение, а Л. Я. Ванаг, И. П. Озолин и В. А. Костицын оправданы. Но при утверждении приговора помощником главнокомандующего войсками Петербургского военного округа назначенные меры наказания были смягчены: Вакулин и Губельман были приговорены к каторжным работам сроком на 5 лет, Бустрем и Колтышев — на 4 года, Воробьев, Гельфанд и Кокс — на 2 года, Богоявленский, Веборн, Дрейман, Лац и Либгот — к ссылке на поселение, Дилевская и Штальберг — к двухлетнему заключению в крепости (см.: ГАРФ. Ф. 102. 1907 г. Д. 4388. Л. 320).
158
См.:
159
«Дневник социал-демократа» — непериодический орган, издававшийся Г. В. Плехановым в Женеве, Петербурге и снова в Женеве и Петербурге, выходил в 1905–1916 гг. с большими перерывами; всего вышло 17 номеров.
160
В «Мелких заметках», посвященных выходу в Петербурге легальной большевистской газеты «Новая жизнь», Г. В. Плеханов писал: «Объявление об издании „Новой жизни“ наводит на весьма поучительные размышления. Оно пестрит именами людей, до сих пор остававшихся чуждыми марксизму: Ленин тонет, как муха в молоке, в массе эмпириомонистов и вполне законченных декадентов» (Дневник социал-демократа (Женева). 1905. № 3. Нояб.).