Встреча Нового года была чрезвычайно живописной. В доме напротив, у друга и партнера Ивана Григорьевича, Бориса Александровича Г., организовывалась встреча на товарищеских основаниях с платой за пай 3000 р. В эту цену входили закуски, вина, plat de résistance[284], чай, танцы и любительский спектакль. Должны были собраться человек 50–60, все — из недорезанных буржуев с семьями. Мне совершенно не хотелось участвовать в этом деле, но тебе очень хотелось, и это было понятно: после супов и каш Марьи Григорьевны, холода, голода, вонючих наводнений как же хотелось провести несколько часов в хорошо нагретых комнатах среди нарядных людей, поесть бутербродов с икрой, пирожков, потанцевать, посмотреть иные лица. Тебе было всего только 23 года. Конечно, я легко дал себя уговорить, и мы пошли с Иваном Григорьевичем и Катей.
Собравшиеся заполнили залу в квартире Бориса Александровича. Зала не была так велика, как ваша, но отапливалась хорошей голландской печкой. Никаких столов не было, а был устроен буфет, куда нужно подходить и получать. И вот, когда хозяйка заявила: «Пожалуйста, господа, подходите к буфету; берите тарелку, вилку, ножик и ложку; набирайте, что вам надо, и отходите есть в сторону», — произошла «Ходынка»: с невероятной жадностью, отпихивая друг друга локтями и стараясь захватить максимум, все устремились к еде. Я видел много толп, больших и малых: дружинников 1905 года, моих соподсудимых на военном суде, эмигрантские вечеринки, солдат в казармах, офицеров в офицерских собраниях, сотрудников Всерокома на первом праздновании Октябрьской революции. Но никогда я не видел ничего подобного. Мне стало так нестерпимо отвратительно, что я взял стул, сел в сторонке и стал смотреть на спины и зады сталкивавшихся у буфета людей.
Ко мне сейчас же подошла ты с Иваном Григорьевичем. «А ты что же?» — «Не могу же я лезть в драку с этими людьми. Это было бы слишком унизительно. Я предпочитаю подождать». — «Но тогда ты ничего не получишь: ничего не останется». — «Что же делать? Поем что-нибудь дома, когда вернемся». — «Нет, это было бы слишком глупо». И ты с Иваном Григорьевичем пошла к жене Бориса Александровича и сейчас же вернулась за мной, чтобы я захватил тарелки с полным комплектом причитающейся нам пищи. Мы уселись в сторонке и насыщались, наблюдая происходящее у буфета. «Это всегда так?» — спросил я у Ивана Григорьевича. «Конечно, нет, — ответил он. — Обыкновенно все сидят за столом, и всех обносят. Я думал, что и сегодня так будет. Кстати, пойду: подам мысль хозяйке». Его вмешательство оказалось полезно: вина и чай были распределены с подносами, и каждый получил, что ему полагалось.
Затем последовал спектакль. Его ставили дочь Бориса Александровича и ее муж Ратушинский — толстый биржевик, занявшийся за отсутствием биржи искусством. О спектакле говорили задолго: это было нечто вроде оперетки с несколькими балетными номерами и участием настоящего артиста, который должен был организовать постановку. Сюжет — банальный, как и полагается: шах Николрат (Николай Ал[ексеевич] Ратушинский), победив всех врагов, забавляется у себя в гареме характерными танцами под наблюдением евнуха (видный промышленник Фульда); танцевали жена Николрата (Елена Борисовна) и твои кузины. Но проявлялся какой-то бунтовщический дух, смущавший шаха и евнуха и исходивший от новой звезды гарема («настоящий» артист), оказавшейся большевистским матросом и под конец призывавшей жен шаха к октябрьскому перевороту. Музыку скомпоновал некий Фомин, ограбивший ряд опер и опереток.
Самый веселый, хотя и непредвиденный, номер последовал за спектаклем: обнаружилась пропажа серебра, и его нашли в карманах и ранце «настоящего» артиста, которого и выгнали, накостыляв ему шею. Был еще независимый от спектакля балетный номер: «директриса» частной балетной школы Франческа Беата (пани Францишка, жена одного из наших профессоров) со своими немногочисленными ученицами, почти в разоблаченном и совершенно неэстетическом виде, явно подражая Айседоре Дункан, протанцевала босоногий греческий танец. Предварительно она неприлично обругала аккомпаниатора, вызвав большой переполох. После этого (дело подошло к двенадцати) пили вино, встречая Новый год, а затем люди постарше сели за карты, люди помоложе танцевали, а я сидел и смотрел, и радовался, что ты веселишься. И насколько же каждое твое движение было грациознее, чем у всех этих профессиональных и непрофессиональных танцовщиц. Сделав комплимент в отношении тебя Ивану Григорьевичу, я узнал то, чего ты не говорила, а именно, что училась в балетной школе и даже выступала в роли Коппелии[285] и с большим успехом.
285
Главный персонаж комического балета французского композитора Лео Делиба «Коппелия, или Красавица с голубыми глазами» (1870); либретто написано по новелле Э. Гофмана «Песочный человек».