Уже темнело, когда я проглатывал очередную треть туристической пиццы и запивал её полубутылкой альпийской минералки. Ночевать, укрывшись холодным велосипедом мне не очень то на этот раз хотелось, но других вариантов не было, поэтому я приютился калачиком под сводами исторического моста времен Генриха Чертвертого, и сладко углубился в ночное переваривание халявного ужина туриста.
Глава 6. Рота, подъём!
На рассвете, проснувшись от стука собственных зубов и обледеневшей от холодного асфальта спины, я присел и задумался о своей разудалой жизни. Мне стало интересно, насколько мой побывавший в передрягах организм крепок и какова перспектива моему закаленному на асфальтах Европы здоровью? Немного пофилософствовав, я пришёл к убежденному выводу, что сидя на асфальте эту вечную проблему мне не решить. Да и скромный ужин туриста за ночь развеялся, как и сладкий вокруг него сон.
Нужно было перво наперво искать источники пищи и крова. Но как? В супермаркет для дегустаций сырков и колбасок меня не пустит охрана уже с третьего захода. Это не источник. Кроме того, самая дешевая ночлежка в виде многокроватного хостела стоит в центральной Франции не меньше 20 евро с носа - это тоже не источник, а несбыточная мечта.
Запрыгнув в седло своего железного друга, я покатился по набережной, кажется, против течения реки.
Ещё от путешествия по стриженной Голландии в моём рюкзачке завалялась рыбацкая снасть в виде лески, поплавка, грузила и крючка. Появилась идея наловить и нажарить форели, которой в Сене наверное в избытке водилось в славные времена Генриха Четвёртого. Итак, рыбалка...
Глава 7. Рыбак из себя рыбака изображает... на дурака
Великий французский классик, он же Проспер Мериме, как то сославшись на местную поговорку изрек примерно следующее: "Голова одного лосося дороже голов всех лягушек". Я пока что не классик, поэтому мне ничего не стоит поправить автора: "Голова одного лосося дешевле голов всех лягушек". Ну и чего мне от одной головы лосося? Воспоминания о ней развеются на следующий день, а лягушек можно уплетать в жареном или вареном виде круглосуточно, и жить, жить и жить. Они не надоедят, тем более, что за лосося нужно отвалить немало валюты.
Увы, в окрестностях Парижа не квакнула для меня пока что ни одна лягушка. Уверен, что парижане давно забыли, как они вообще квакают, эти милые создания. Ну, что ж, лосося, так лосося.
Отломив от какого-то неизвестного мне средиземноморского растения длинную ветку и прицепив к ней голландскую снасть, я взгромоздился возле моста на бетонную ступеньку, рядом с высоким металлическим ящиком и начал лов на припасенный мною для этой цели кусочек мяса от туристической пиццы.
Проходящий мимо меня французский (и не совсем таковой) народ недоумевал. Он подумал, что я только что свалился с средиземноморского дерева и это сказалось на моём умственном здоровье. Народ решил, что я свалился с ума. Я не сопротивлялся - я оставался с народом!
Глава 8. Эйфелева башня вверх тормашками
К полудню становилось истомно жарко, а форель в реке как будто вымерла. Мимо меня проплывало все что угодно: шлюпки и яхты, туристические трамвайчики, пустые бутылки, даже иногда живые люди. Но предполагаемая рыба не показала ни одного плавничка, ни единого хвостика, ни единственной чешуйки.
Я снял американскую майку, повесил её просыхать на петлю металлического ящика, проверил нетронутую насадку, плюнул на неё три раз и вновь закинул удочку. Такая рыбалка мне не доставляла ни то что удовольствия - она была строго противопоказана моему вновь заурчавшему желудку! В отчаянии я прислонился потной голой спиной к железному ящику, и...
Я ничего не помню, что было после союза "и". Единственное - это клочечек голубейшего неба и Эйфелеву башню вверх тормашками. Всё. Хоть казните.
Глава 9. Куда я попал и где, извините, мои вещи
Представьте, я открываю сначала один глаз, затем другой и ощущаю в этот момент, будто мне снится фантастический сон. Я лежу весь в простынях в крупную красную розочку, надо мной не менее красный шелковый балдахин с золотистыми кистями, вокруг кровати мерцают врезанные в розовый пластик миниатюрные фонарики, шикарная мебель, и вся эта крутизна сопровождается еле слышимыми, но до сердечной муки знакомыми звуками Вивальди. Рядом со мной дрыхнет размером чуть меньше пантеры чёрный персидский кот, от которого пахнет как минимум шанелью номер пять.