– В настоящее время моя фантазия расплавилась от жары.
Я думала о постере с берлинской Академией художеств, который размещу на видном месте, как только прибуду в Ульфинген, – как это было в моей прежней комнате. Этот постер – мой долгосрочный мотиватор, который позволит мне, как я предполагала, не задохнуться от скуки в маленьком городке.
Берлин – моя главная цель. Я мечтаю наконец-то вырваться из узкого мирка выращивания кроликов, духовых оркестров и маленьких аккуратных садиков – туда, в пульсирующий мир больших городов. Там меня ждут интересные люди, огромные библиотеки, художественные выставки, гала-концерты звезд и кинотеатры с экранами во всю стену – больше, чем фасады кинотеатров, в которые я ходила. Это будет жизнь, о которой мечтает каждая шестнадцатилетняя девчонка, – почти шестнадцатилетняя. Все, что мне необходимо для этого нового старта, – это хороший аттестат, и над этим я в последние месяцы усердно работала, несмотря на все события минувшего года. И мне это почти удалось, нужно лишь еще немного продержаться.
– Возьми, выпей глоток.
Мамусик взяла с заднего сиденья бутылку и протянула мне. Теплая минеральная вода горчила, вкус ее показался мне противным, как никогда.
– Ты сегодня принимала таблетки, кара?
Я округлила глаза:
– Конечно, мама.
– И ты договорилась с врачом о терапии?
– Да, я это сделала.
– А ты позаботилась о направлении?
– Боже, ну конечно же! Сколько можно!
Она сняла очки и смущенно улыбнулась, потому что задавала мне этот вопрос уже в третий раз.
– Я хочу тебе только добра, дорогая.
– Я знаю, мама. Но меня нервирует, когда ты постоянно спрашиваешь об одном и том же. Четыре месяца у тети Лидии и так были стрессом.
– Ты несправедлива, Дора! Ты должна быть ей благодарна, что остаток учебного года прожила у нее. Ты ведь сама этого хотела, не забывай.
– Я ей действительно благодарна, – ответила я.
Это в самом деле было так. Со стороны тети Лидии было очень любезно предложить мне пожить у нее, чтобы мне не пришлось менять школу после развода моих родителей. Я боялась, что мои школьные результаты ухудшатся, если буду сдавать экзамены в новом месте. Многочисленные изменения в моей жизни и без того меня угнетали.
– Но ты ведь знаешь, тетя Лидия всегда такая. Ее гиперопека и правда может действовать на нервы. Мама, не начинай, прошу тебя!
Мама поджала губы и кивнула.
– Мне кажется, новый психолог очень милый, – сказала она, явно желая переменить тему. – Он сразу мне сказал, когда ты можешь прийти к нему на прием. Завтра в первой половине дня.
– Уже завтра?
– А что в этом плохого? У тебя же каникулы.
– Именно поэтому.
– Дора, мы не будем спорить с тобой по этому поводу, ладно? К тому же он наш сосед – живет как раз напротив.
– Даже так! Очень практично! Ты действительно подобрала отличное жилье.
Мама взглянула через окно на стенд с афишей, приглашавшей на концерт какой-то заезжей рок-группы. «ПРИ ВХОДЕ НАПИТКИ ВКЛЮЧЕНЫ В НЕОГРАНИЧЕННОМ КОЛИЧЕСТВЕ», – было указано пониже даты концерта. Я подумала: да уж, это действительно привлечет публику.
– Ну наконец, – произнесла мама, снова надевая солнечные очки, – похоже, мы скоро двинемся дальше.
Цепочка автомобилей медленно пришла в движение, продвигаясь вперед со скоростью улитки.
– Отец тебе не звонил?
Вопрос мамы прозвучал как бы мимоходом, но я знала, что эта тема ей вовсе не так безразлична, как она стремится показать. Со мной дело обстояло так же.
– Нет, последнее, что я от него слышала, – он нашел покупателя на наш дом. Но это было две недели тому назад.
– Он, вероятно, переехал к ней?
Мамусик подчеркнула «к ней», произнеся эти слова так, будто они ее душат. Под ними подразумевалась Симона, коллега отца и основная причина, по которой мама уволилась с моторного завода Фаленберга.
Два месяца спустя после смерти Кая у папы завязалась с ней интрижка. По крайней мере, он так это назвал. Интрижка. Как будто это уменьшало причиненную боль. Отец проявил слабость, когда мама обо всем узнала и потребовала объяснений. Смерть Кая, последовавшая за этим мамина депрессия, во время которой она неделями не вставала с кровати, мое пребывание в психиатрической клинике – все это стало для него слишком сильным шоком. Но никто не спросил, не было ли это шоком для нас!
Его извинение для меня ничего не значило, а для мамы и подавно. Для меня оно никогда не звучало искренне – он ведь не боролся за маму и не порвал со своей пассией. Вместо этого, когда мама предложила развод, он тотчас согласился и утратил последнюю искорку моего уважения к нему, которая еще теплилась.