– А тебе этого не хотелось?
– Нет.
– Была ли в тот вечер какая-то особенная причина, почему тебе этого не хотелось?
– Не помню. Правда, не помню.
– Какой цвет ты видишь, когда не можешь ничего вспомнить?
– Черный. Черный, как чернила.
Норд взял свой стакан с водой, отпил глоток и с задумчивым видом наклонился ко мне:
– Пройдет немало времени, прежде чем чернила в твоей голове станут чистой водой. Но я уверен, что мы справимся! Должна быть какая-то причина, почему ты винишь себя в смерти своего брата.
Я взглянула на него с удивлением:
– Почему вы думаете, что я себя в этом виню?
Он снова посмотрел на меня таким многозначительным взглядом, как будто понимал больше, чем я хотела ему сказать.
– Это же лежит на поверхности, Дора. После смерти Кая у тебя начались тяжелые галлюцинации, и ты вынуждена была пройти курс лечения в клинике. Ты все еще видишь перед собой своего мертвого брата?
Я сглотнула:
– Нет, в последний раз это было довольно давно.
– А как обстоит дело с голосами?
Мне показалось, что далеко за стеной я услышала смешок. Такой смешок могут издавать только плюшевые зайцы. Я вспомнила ошарашившее меня столкновение с любимой игрушкой Кая, когда я открыла коробку, в которой мама хранила зайца. Коробка существовала в действительности. «Ты мне кажешься, – подумала я. – Прекрати же смеяться, проклятый заяц! Это все только в моей голове, и моему терапевту не обязательно знать обо мне все. Я больше не хочу в клинику».
– Дора? – Норд пристально смотрел на меня.
Я сделала глубокий вдох. И смех, доносившийся из темной комнаты нашего дома, прекратился. Нет, неправильно. Смех доносился не из дома, он звучал в моей голове. Теперь он исчез.
– Голосов больше нет, – ответила я, постаравшись, чтобы мой голос звучал убедительно. – Уже давно.
Норд кивнул. Но по нему было видно, что он мне не поверил.
– Ты наверняка давно знаешь, что такое аневризма, – добавил он.
Я поняла, к чему он клонит.
– Врожденное расширение кровеносного сосуда, – сказала я. – У Кая он находился в головном мозге. Обычно это ничем не грозит, как мне говорили врачи. Но иногда от сильного напряжения аневризма может лопнуть. Тогда она вызывает мозговое кровотечение.
– Правильно, – подтвердил Норд. – Именно это и произошло с твоим братом. Это происходит чаще, чем предполагают. Но если осложнений не возникает, аневризма долго может оставаться незамеченной. Такое случается, если продолжительное время лежишь на солнце или сильно напрягаешься. Без предупреждения. Патологоанатом исходил из того, что Кай долго кричал. Так сказала твоя мать. Это ведь происходило часто, да?
– Да, он орал как резаный, когда что-то было не по нему.
– В особенности по утрам, если его не сразу забирали из комнаты?
– Это мама вам рассказала?
– Да, она. И еще сообщила, что на завтрак его обычно приносила ты.
Я боролась со слезами и отпила глоток воды, чтобы Норд этого не заметил.
– Я любила своего младшего брата, – сказала я смущенно. – Разумеется, были дни, когда я с удовольствием бросила бы маленького крикуна в пустыне. Но я бы никогда не сделала ему ничего плохого.
– В этом никто не сомневается. – Норд кивнул. – Так часто происходит, если брат или сестра намного младше. Ты наверняка чувствовала, что его существование тебя ограничивает.
Обхватив стакан обеими руками, я ощущала приятную прохладу, исходящую от него. Она была такой реалистичной.
– Да, – ответила я. – Он был совсем крохотным, и о нем заботились больше, чем обо мне.
– Поэтому ты ревновала к нему?
– Я никогда бы ничего ему не сделала, – повторила я. – Никогда. Понимаете? Конечно, Кай часто действовал мне на нервы, и это постоянное «Дора, сделай то, сделай это», «Дора, позаботься о своем маленьком братике»… Это дико злит, когда у тебя полно своих проблем. Я немного другая, а это нелегко – быть не таким, как все. Кроме того, я не лучшая ученица в школе, и подготовка к выпускным экзаменам требовала много сил. При этом я постоянно должна была изображать няню для младенца, это отнимает очень много энергии. Но, несмотря на это, я бы ничего не сделала моему маленькому брату!
– Этого никто и не говорит, – сказал Норд спокойно. – Никто, кроме тебя, Дора. И я спрашиваю себя: почему?
У меня начала болеть голова. В какой-то момент свет в кабинете показался мне слишком ярким. А песчано-серый цвет вокруг меня вдруг сделался неприятным, я не могла больше его выносить.
– Может, мы на сегодня закончим? – спросила я. – У мамы сегодня день рождения, и я хочу приготовить кое-что на ужин, когда она вернется с работы.