- А Анастас здоров?
- Штоб мы все так были здоровы, так все аптеки в городе позакрывали бы. Его вина по всей Тавриде продаются, сыновья выросли, вот дочку замуж выдаст…
У меня пересохло в горле.
- А что, Медея выходит замуж?
- Ну да, понемножку.
Наверное, я выглядел так же паршиво, как себя чувствовал, потому что тетя Песя смягчилась:
- Так разве ж он скажет, хитрый пиндос. Женихи, конечно, косяком ходят, но чтобы старый Ангелис сказал «да», таки нет! Но, я имею мнение, што…
Тетя Песя бросила на меня хитрый взгляд.
- Что?
- Што он имеет козырь в рукаве.
Что-то мне становилось все хуже и хуже.
- Давайте уже, тетя Песя, не тяните кота за неаппетитные подробности, как говорят в Дессе.
Она многозначительно покивала, но так как и самой, видимо, трудно было держать паузу, выдала информацию без дальнейших споров. Густав Шнайдер, ближайший сосед Ангелисов и хозяин трех гектаров виноградников в Золотой Балке, после второго инсульта вытребовал обратно домой единственного сына. Тот изначально к земле любовью не пылал и потому уехал учиться аж в Фанагорию. А полгода назад вернулся.
- И знаешь, чем этот гешефтмахер зарабатывал на жизнь? Он кризисный менеджер! Вей зе мир! Я ходила к Соломону Рамштейну, он мне все сказал за этих кризисных менеджеров. Деловары и фармазоны! И ты знаешь што?
- Что?
Похоже, я был обречен «штокать» до самого вечера.
Два месяца назад Густав умер, оставив кое-какие деньги вдове, а дом, виноградник и землю сыну.
- Все думали, што он продаст виноградник, продаст дом, да и сделает ноги, а он… - Я выжидательно смотрел на тетю Песю. – А он надел лучший клифт и пошел таки знакомиться с Ангелисами!
- А что Анастас?
- А кто ж его знает? Молчит.
Тот Анастас Ангелис, которого я знал восемь лет назад, руку бы отдал за три гектара земли в Золотой Балке. Там рос лучший виноград для игристых вин. Своя марка шампанского была его голубой мечтой.
- А почему молчит?
- Так шнайдеровская лоза, говорят, выродилась. Вино кислое, не вызревает, вот старик уже лет пять продавал только молодое вино, да и то по дешевке.
- И чем же ему Ангелисы помогут? Если лоза старая или земля…
- Много ты понимаешь! – Соломон Рамштейн просветил тетю Песю по высшему классу, и теперь она смотрела на меня с нескрываемым превосходством. – Местами и не в земле дело. Говорят… - она таинственно понизила голос, - … если Медея Ангелисса даже зубы дракона посеет, то все равно вырастет виноград. Ее просят на сборе первые гроны срезать. И заморозки на почве она предсказать может. И болезни…
- Ну, не будет же она шнайдеровский виноградник выхаживать?
В моем голосе звучало сомнение.
- А если выйдет замуж за шнайдеренка, то уж будет, никуда не денется. Вот он вокруг нее кренделя и выписывает.
Рука сама собой начала сжиматься в кулак. Кризисный менеджер, значит? Похоже, я приехал как раз вовремя.
Злые мысли прервало громкое треньканье телефона. Доносилось оно, как ни странно, из недр тети Песи. Та сначала похлопала себя по объемному тухесу, затем по не менее впечатляющей груди и полезла за пазуху. Из глубин бюстгалтера были добыты складной штопор, небольшой кошелек, носовой платок размером с полотенце и, наконец, телефон в кокетливом красном корпусе.
- Алё! – Уши заложило от пронзительного сопрано. Зачем тете Песе телефон? Она с таким же успехом может «поговорить» со всем городом и без мобильной связи. – Медея? – Я насторожился. – Что, опять клиент? Тот француз? Зараз буду. Вже видвигаюсь на позиции.
Словно забыв о моем существовании, она снова пошарила в лифчике и извлекла на свет тюбик губной помады. Не глядя в зеркало намазала рот и потянулась к вешалке за соломенной шляпкой.
- Уходите, тетя Песя?
- Пойду помогу Медее «крутить динамо».
Медея, крутящая динамо вместе с тетей Песей, была зрелищем, которое я ни за что бы не пропустил.
- Я вас подвезу. Идемте.
*
МЕДЕЯ
С каждой новой встречей оставаться вежливой с мсье Жераром становилось все с труднее. Во выражению тети Песи он уже не смотрел на меня «с рассуждением», а «глазел с воображением», И оба его бесстыжих глаза очень отчетливо проецировали все пролетающие в мозгу картинки.