Рука сама потянулась накрыть его, но остановилась, когда взгляд коснулся шрама под животом – поперечного, чуть короче ладони. Что же ты пережила без меня, моя девочка?
- Ну как, я сильно изменилась?
Я пропустил момент, когда Медея открыла глаза. Голос ее еще был теплым и чуть хрипловатым со сна, но она теперь тоже рассматривала меня из-под чуть опущенных ресниц.
- Откуда это?
Ее палец коснулся грубого круглого рубца размером с пятак чуть ниже ключицы.
- Бандитская пуля.
Если говорить правду с дурацкой ухмылкой, никто в нее не поверит, вот такой хитрый прием. Только я забыл, что с Медеей никакие приемы не срабатывали.
- Я вижу, что пуля. Навылет?
- Нет, достали.
Я залпом выпиваю полбутылки виски. Горло горит так, что я почти забываю о жжении в плече. Тем более, что оно онемело, и только посылает короткие импульсы боли в кисть и шею.
Где-то за кормой еще слышится стрельба, но она удаляется все дальше. Если и дальше все пойдет хорошо, то Пунтленд мы пройдем, отделавшись всего одним раненым – мной.
- Эй, кэп? Ты в сознании?
К сожалению, да. Али звенит своими инструментами из металлического бокса, затем отбирает у меня бутылку, чтобы продезинфицировать скальпель и пинцет. Выкладывает на чистое полотенце какие-то крючки. Я отворачиваюсь, видеть их не хочу.
- Эй, кэп, может, тебя вырубить?
Наркоз здесь один – или чем-нибудь тяжелым по голове или два пальца на сонную артерию. Не годится. Я не могу уйти с капитанского мостика. Я и сплю здесь, когда мы проходим опасные участки или попадаем в длительный шторм. В углу рубки места мне хватает, а если срочно понадоблюсь, вахтенному достаточно меня просто пнуть ногой.
Я отбираю бутылку назад и готовлюсь немного потерпеть. В конце концов, бывало и хуже.
- Режь уже.
Орать бесполезно, уровень боли это не снизит. Поэтому просто сижу минуту стиснув зубы, а потом вознаграждаю себя последним глотком. Остатки виски выливают на рану, чтобы смыть кровь.
- Неглубоко вошла. Повезло, что на излете. Шов не нужен. Гуляй, красавец.
Я смотрю на марлевый квадрат на моем плече, затем встаю и пытаюсь обрести равновесие. Получилось. Рулевой косится и вздыхает с облегчением.
- Хватит тут сопеть у меня. Держать курс.
- Есть держать курс!
- А у тебя?
Я провел пальцем по ее шраму, и Медея быстро села, поджав под себя ноги.
- Пьяная драка в матросской таверне.
Раз не хочет отвечать, значит, что-то серьезное.
- Медея, - я положил руку ей между лопаток, - я теперь рядом. Все решаемо. Расскажи мне.
- Все в порядке, отстань.
Жаль, конечно, что она так быстро перешла от расслабленной нежности к плохо скрытой неприязни, но чего, собственно, я должен был ожидать? Что я, вообще, о ней знал?
Лишь в двух вещах был уверен точно. Во-первых, она наверняка пожалеет о том, что случилось между нами вчера. Во-вторых, я обязательно повторю это еще «эх, раз, еще раз, еще много-много раз», и прослежу, чтобы на этот раз она была трезва, как стеклышко. И больше не уйду из ее жизни. Как говорится, нарисовался – хрен сотрешь.
- Где мои вещи?
Она перетряхнула нашу одежду, которую я вчера успел развесить на борту лодки, вытащила из-под моих штанов свои шорты, затем накинула рубашку, уже не озабочиваясь поисками лифчика.
Я, не моргая смотрел на нее. Внезапная догадка поразила меня приступом столбняка:
- Медея, ты что, рожала?
Я навидался разных шрамов, и от кесарева сечения тоже. Она не повернула головы, только со злостью дернула пуговицу.
- Тебя это не касается.
Меня наполнило ожидание великого открытия:
- Это мой ребенок, Мея? Скажи, мальчик? Девочка?
Сам не заметил, как перепрыгнул через борт лодки и теперь стоял перед ней в чем мать родила, лишь придерживал Медею за плечи. Она дернулась, но поняв, что просто так не освободится, подняла ко мне глаза, в которых уже закипали злые слезы.
- Это. Мой. Ребенок. У тебя здесь никого нет. Запомни, Ясон. Ни семьи, ни детей, ни друзей. Руки убрал!
Она топнула босой ногой по днищу лодки, и я чуть не взвыл, словно пнули меня.
- Скажи, Медея, мальчик?