- Я просто хотел сказать, что не буду за твоей спиной искать встреч с сыном.
Теперь обе моих брови полезли на лоб.
- С чего вдруг такое благородство?
- Я понимаю, что не имею на него никаких прав. Но… - Его большая теплая рука поймала мою ладонь и перевернула ее кверху. - … я не собираюсь пренебрегать своими обязанностями. – Он вложил мне в руку длинный лоскут бумаги и мягко сжал пальцы. – Думаю, ты распорядишься этими деньгами лучше меня.
Давая себе время обдумать ответ, я развернула банковский чек и пересчитала нули. Потом пересчитала еще раз. Он что, нелегально плутонием торговал, откуда такие деньги?
Словно прочитав мои мысли, Ясон поспешно добавил:
- Это почти все мои деньги, что скопил за восемь лет. Мне они не нужны, а…
Так вот сколько тебе выплатила жизнь за нашу разлуку, Ясон? Не мало, конечно, но достаточно ли за мое восьмилетнее одиночество, за безотцовство нашего сына?
- И мне тоже.
Я попыталась впихнуть чек ему обратно в руки, но он завел их за спину. Тогда я сложила чек пополам, провела по сгибу ногтем и засунула в нагрудный карман его рубашки.
- Я не возьму ни копейки, пока не буду уверена в происхождении твоих денег, Ясон.
- Это честные деньги, Медея. Верь мне.
Я покачала головой и коротко рассмеялась. Разве он сам не понимал, как нелепо звучали эти его слова.
- Тогда что мне сделать для тебя, Мея? – Он все еще не хотел меня отпускать. – Как доказать, что я могу быть опорой для вас с Тесеем?
Я пожала плечами.
- Не знаю, Ясон, не знаю. Живи, как живется, а там посмотрим.
Я перебежала на затененную сторону улицы и дальше шла в сторону Старого квартала, все еще чувствуя спиной его взгляд. Оставайся в Ламосе, Ясон. Живи среди нас, рыбаков, торговцев, виноделов. Когда-нибудь жизнь сама приведет тебя к развилке путей, и тебе снова придется выбирать свою дорогу. Если она будет честной и правильной, она приведет тебя ко мне.
*
ЯСОН
Когда вечером в таверне у Спиридона я заикнулся, что на Ламос идет бора (21), надо мной не смеялся разве что глухой Андроник Макропулос.
- И все же, я бы поднял снасти сейчас. – Я уселся со своей жареной макрелью и литром розового у стены. После целого дня в море и двух погружений тело согласно было выполнять лишь две функции – жевать и глотать. – Утром, думаю, выйти из бухты уже не получится.
Отсмеявшись надо мной, листригоны переключились на свои привычные забавы: шашки и домино. Я на них не обижался: все-таки бора посреди лета был вещью неслыханной, вроде рыбного дождя – все о нем слышали, но выпадал он только в Гондурасе, к тому же, раз в десять лет. Но я, например, видел.
И своей чуйке на штормы и ветра предпочитал верить.
Бора – самый капризный ветер на самом изменчивом из морей. Предсказать его по приметам невозможно. Он зарождается в плешивых горах Фанагории и, набирая силу, мчится, разводя волнение, в берегам Тавриды. Внезапно сваливается в закрытые бухты, и рыбакам, не успевшим укрыться на берегу остается одно – удирать в открытое море.
Беда, если в такой момент откажет двигатель, потому что на парусе и веслах при сильном волнении в узкое горло бухты Ламоса не войдешь и не выйдешь. Море же, вдоволь наигравшись катерами и баркасами, может отнести их на сотни миль от родных берегов – к Анатолии или Ионии.
Ближе к полуночи, кое-кто из листригонов подняли носы к потолку и прислушались. Над городом слышался свист, еще тихий, но вполне отчетливый. Рыбаки переглянулись, побросали на столы смятые купюры и гуськом потянулись из таверны.
Я вышел посмотреть им вслед:
- Одевайтесь теплее!
Действительно, воздух стремительно холодел.
- Да ладно, успеем, - легкомысленно отозвался Яшка, - через полчаса вернемся. Закажи еще розового.
Когда спустя час я вышел на берег, здесь уже вытаскивали на песок баркасы и лодки. Я помог соседям, соседи помогли мне. К трем часам утра вернулись все, кто выходил ночью. Братьев Ангелисов среди них не было, да и не должно было быть. Они всегда причаливали в крошечную бухту под своим домом.
Спать я умел в любой шторм, и потому проснулся лишь от звука, совсем не вписывающегося в шум воды и вой ветра – по крыше каюты равномерно стучали чем-то тяжелым.