Такой свитер, много раз заштопанный у ворота и на локтях, был у моего отца. В море без него Тео Нафтис не выходил. Если женщина, которая связала его, крепко любит своего мужа, наузы привяжут его к родному берегу и дому навсегда.
- Свяжешь мне свитер, Медея?
Я сжимаю ее пальцы, принуждая взглянуть мне в глаза. Она улыбается и кивает:
- Настоящий? Тот самый? Свяжу.
Пальцы на руле уже закостенели от холода, и мне даже не сразу удается оторвать ладонь от рулевого колеса, когда впереди наш курс прочерчивает смутная серая тень.
- Ваня, видел?
- Вроде ничего.
- Пусти ракету.
Дымный красный хвост дугой уходит вперед. Болезненно щурясь от брызг, мы напряженно ждали ответа.
- Ладно, капитан. Могло показаться.
- Нет, давай проверим.
Я взял немного севернее, заходя поперек курса тени.
- Пусти еще одну.
Хорошо, что сигнальных патронов на борту полный комплект. Ваня отстрелялся на три стороны, и мы снова замерли в напряженном ожидании.
- Вон! Капитан, смотри! – Андруцаки тыкал пальцем в сторону еле заметного мутного красного пятнышка, подскакивающего на волнах, словно оторвавшийся буек. – Это они! Печень отдам, они! Го***ны, пи****сы, убью, сукиных детей.
Он ловко цыкнул сквозь щель между зубами за борт, а я широко ухмыльнулся: в любой ситуации Ваня Андруцаки оставался листригоном до мозга костей. Никогда не свистать на баркасе, плеваться только за борт и не поминать черта. В остальном можно браниться самыми черными словами, и по матери и по государю-батюшке, чем Ваня и занимался, пока мы выгребали на свет фаера.
(21) Бора – сильный холодный ветер
(22) Пеламида – промысловая морская рыба
(23) Наузы – магические нити, из которых вяжут узелки, влияющие на жизнь человека.
Глава 12
ГЛАВА 12
МЕДЕЯ
Не в каждый праздник у Святого Николая горело столько огней. Перед иконой Угодника сияли самые большие, самые толстые свечи. Отстояв службу до конца, я вышла на паперть. Мама осталась внутри, а отец был где-то на скалах - то ли возле маяка, то ли на башне генуэзской крепости.
За Тесеем взялись присмотреть соседи, на берегу дежурили рыбаки, по набережной, несмотря на непогоду, бродили туристы – деться от любопытных или сочувствующих взглядов было некуда, и я пошла домой.
Тишина в гостиной и на кухне казалась непривычной до звона в ушах. Большие застекленные двери, выходящие на виноградник были закрыты ставнями. Где-то в трубе выл ветер.
Я поднялась к себе в спальню и села на пол перед большим плетеным сундуком. Я была одна. Можно было не ждать, что кто-то войдет внезапно, что спросит, чем я занимаюсь, или, наоборот, отведет в сторону глаза.
Подняла крышку сундука, развернула полотняный чехол и запустила руку в щекотливое теплое нутро. Здесь, переложенные мешочками с сушеной полынью, хранились теплые вещи, мои и Тесея. А на самом дне лежал толстый серый свитер, о котором знали лишь я да мама.
Верблюжью шерсть для него когда-то давно купила бабушка у ногаев на рынке в Феодосии, она же спряла нитки. И она научила меня моему первому заговору – от лихого человека. До моего последнего заговора бабушка не дожила. Уже без нее я вязала узелки и полушепотом просила-молила:
…и на вечере, на перекрой-месяце
Приходите, мои слова,
Во все щели земные, во все омуты глухие,
Разверните следы мужа моего
На место обихоженное,
Божьей милостью положенное.
Я провела пальцем по изнанке, нащупывая крошечные неровности. Вот заговор от глубокой воды, вот от черного глаза. От тоски и от зубной боли, путеводная и от пьянства (на всякий случай). От остуды и на людскую любовь. Жаль, не успела отдать.
Разложив свитер на кровати, я покачала головой: плотно связанный, тяжелый, как кольчуга, он уже не налезет на Ясона, хоть и вязался с запасом. Кто же знал, что мой парень вымахает еще на полголовы вверх и станет шире в плечах раза в полтора. А вот в поясе остался почти, как был. Многие женщины позавидуют.
Прошли годы, когда я распускала и перевязывала полотно, словно Пенелопа, пытаясь обратить время вспять. Теперь у меня есть для этого причина – надо будет удлинить рукава, расширить в груди. Где-то у мамы еще хранятся остатки той пряжи. Завтра попрошу.
А пока я сгребла темное полотно в охапку, уткнулась у него лицом и тихонько заплакала. Как ни странно, слезы принесли облегчение, а вслед за ними пришел сон.