Я стояла, не в силах отвести взгляд от стеклянных горлышек в зеленой фольге, а до слуха моего доносилось:
- Это не то, что вы подумали…
- …ах ты, гнида казематная…
- …не трогай его!
- Не надо, Ясон, - наконец очнулась я. – Не трогай его.
Ясон успокоился, как по команде. Впрочем, «потрогать» Франка он успел довольно основательно: тот сидел на земле и прижимал бумажный носовой платок к сочащемуся кровью носу.
- Я на тебя заявление подам! – Взвизгнул он.
- Сейчас еще добавлю, раз все равно отвечать, - пообещал Ясон и снова шагнул вперед.
Наташа заслонила Франка, по-куриному раскинув в стороны руки-крылья. Отчаянное выражение ее лица заставило меня забыть о Шнайдеренке.
- Наташа, зачем? - Я присела на корточки, ловя ее ускользающий взгляд. – Не такие это большие деньги, чтобы так позориться. Ты бы все равно попалась и очень скоро.
- Ты не понимаешь, - она кусала губы, а по щекам текли крупные слезы. – Я люблю его. Франц, тебе больно?
- Отстань, дура! – Он грубо оттолкнул девушку и поднялся, отряхивая штаны. – Даже такой ерунды тебе поручить нельзя, идиотка.
Взвизгнув шинами, тойота рванула с места. Мы смотрели ей вслед: все еще сидящая на земле Наташа, я с телефоном в руке и Ясон, спрятавший руки в карманы и задумчиво покусывающий нижнюю губу. У наших ног на асфальте стояли пять злополучных ящиков.
- Ладно, Наташа, - устало сказала я. – Иди домой. Завтра напишешь заявление и получишь расчет. Сегодня я тебя видеть не хочу.
Ясон помалкивал. Молча перенес в катер ящики, молча усадил меня в пикап, молча довез до винного погреба. В принципе, правильное решение, так же молча одобрила его действия я. Идти домой и говорить с отцом пока не было сил. До первого посетителя оставалась еще пара часов, так что можно было посидеть в зале, собраться с мыслями.
Ясон усадил меня, как маленькую, на стул, отобрал сумку и положил рядом.
- Сиди, - приказал мне, - кофе я сам найду.
Через десять минут на столе перед нами стояли две чашечки крепчайшего кофе под роскошным слоем шоколадной пенки и два стакана холодной воды.
Я крутила чашку на блюдце, не торопясь сделать первый глоток. Ясон наблюдал за мной, откинувшись на спинку своего стула и положив ноги на соседний.
Наконец, ему надоело ждать.
- Пей уже. Ничего страшного не случилось. Просто запуталась девчонка. С каждой может случиться. Хватит ее ругать.
- Да я не ее ругаю. – Кофе обжигал губы, но приводил в порядок голову. – Себя.
- Себя-то за что?
*
ЯСОН
- Себя-то за что?
Мне нравилось сидеть вместе с Медеей и разговаривать вот так спокойно, без старых обид и воспоминаний. И следить взглядом, как тонкая золотая цепочка уползает за вырез блузки. И как тонкие пальцы поглаживают позолоченную ручку фарфоровой кофейной чашки.
Не нравилась эта морщинка между тонких бровей и усталое выражение глаз.
- Ты, в конце концов, этой Наташе не нянька. Сама не намного старше ее.
- Ты не понимаешь. Я ее с детства знаю. И наши матери подруги. И на все праздники мы друг к другу в гости ходили – и на Рождество, и на Пасху. Я должна была заметить.
- Медея, - я наклонился вперед и мягко захватил обе ее руки. – Девочки всегда влюбляются не в тех мальчиков. Это закон природы.
Она взглянула на меня с кривой ухмылкой. Упс, кажется, я что-то не то сказал.
- Спасибо. Насчет неправильных мальчиков я в курсе.
- А какие, по-твоему, правильные?
- Честные. Надежные. На самом деле женщинам много не надо. Только чтобы спокойно жить в своем доме и вместе с любимым человеком растить детей.
Я потер подбородок. Щека горела, словно от оплеухи. Медея смотрела прямо перед собой. Она явно не собиралась меня обидеть, просто разговаривала, словно рассуждая:
- А теперь еще придется каждый день смотреть на рожу этого Франца. Он, как-никак, наш ближайший сосед.
Ну, по крайней мере, избавить Ангелисов от такого соседства я был в состоянии. Спасибо Богине.
Глава 17
ГЛАВА 17
ЯСОН
Я наведался в свою депозитную ячейку и вышел из банка с небольшой спортивной сумкой в руках. Соломон Рамштейн, лучший в Чембаловке нотариус, ждал меня в такси. На коленях у него покоилась древняя папка для документов, длинные мускулистые пальцы пианиста словно в предвкушении постукивали по потрескавшемуся от времени дермантину.