- А ну ка, повернись. Ты смотри, Гриш, какой цикавый фраер к нам пожаловал. ВинцЭ пить не разучился?
Меня грубовато обхлопали по плечам и спине. Я не пошатнулся и в ответ проделал то же самое с братьями:
- Наливай, проверим.
После первого стакана в грудь начало просачиваться живительное тепло. Яшка с Гришкой сидели напротив и время от времени перегибались через стол, чтобы снова и снова хлопнуть меня по плечу.
- Твой баркас стоит у нас в пещере...
- ... конечно, сохранили..
- ... а мотор сняли пока. Завтра поставим...
- ... работает, как часы... тик-так
Лица, столы, лампы под потолком слегка покачивались, словно на ласковой морской волне. Люди от других столов подходили ко мне, чтобы звякнуть стаканом о стакан. Надо же, я уехал из Ламоса в восемнадцать лет, а меня, оказывается, здесь еще помнят.
- А как же, ты же сын Тео Нафтиса. И отец у тебя был настоящий капитан, и мать такая красавица...
- ... после тебя так никто пятнадцать минут под водой и не просидел...
- Я уже двадцать могу.
- Брешешь!
- Идем проверим!
- А ну, цыть. Куда вы пойдете пьяные да в ночь, проверяльщики хреновы. Пейте уже!
- Опа, это кто же здесь такой суровый?
Я от души обнял дядю Леонидаса, лучшего в Ламосе бузули-музыканта. В глазах стояли слезы, но я уже не пытался их скрывать. Леонидас похлопал меня по плечу:
- Ээ, не стесняйся, мальчик. Кто никогда не плачет, тот свою душу прячет.
-Опа! - Дружно подтвердили все присутствующие.
Кто-то согласно шмыгнул носом, но его тут же заглушил звон струн.
Опа-опа та бузуки,
Опа ке обаглома,
Газо изму стахастуни,
Меговлезы тагзсегхнас
Кто не мог танцевать, тот стучал в такт стаканом по столу и дрыгал ногами.
Ксише сэи салонино раки,
Архисэс или рьё дыёс нали,
Оморор ито корициму ньего,
Архоитес спаньенту ми кильё
Здравствуй, мой Ламос, прости своего блудного сына. Уже рвала душу и звала в пляс мелодия сиртаки, и я встал посреди таверны, широко раскинув руки. С обеих сторон меня подхватили братья Ангелисы, к ним пристроились остальные - высокие, низенькие, пузатые и жилистые, просто пьяные и пьяные до изумления.
Ррраз - бросок правой ногой вперед.
Два - медленно перейти на правую и чуть податься назад.
Три - шаг левой назад.
Четыре - медленно перенести вес тела на правую ногу и в сторону.
Пять - сильно согнуть колени и быстрый шаг левой вперед...
Дальше я уже не считал. Кто не умеет танцевать сиртаки, тому в Ламосе вход в таверну закрыт. Так меня учил отец. А свою первую хору с танцевал с мамой.
Сиртаки перешел в сиганос. Танцу уже было тесно в стенах таверны, и он выплеснулся на улицу. Цепочка, возглавляемая Леонидасом, потянулась в сторону набережной, притягивая по дороге туристов и просто прохожих.
Я отделился от танцующих, чтобы прислонившись к стене двухэтажного розового дома, без помех полюбоваться на звезды. Они были почти такими же, как в Фанагории и Анатолии, и все же не такими. Эти звезды сияли над моей родиной, и других таких было не сыскать.
- Почему? - Тихо спросил я их. - Почему я вернулся только сейчас?
*
МЕДЕЯ
- Значит, он вернулся? - Повторила мама и, словно разговаривая сама с собой, еще тише добавила: - Только сейчас...
В ответ я лишь пожала плечами:
- И главное непонятно - зачем?
Мамина ладонь мягко легла мне на плечо:
- Он никогда не сможет уйти от тебя. Сколько бы ни пытался, всегда будет возвращаться. А ты всегда будешь его ждать. В этом и заключается благословение Афродиты. Для мужчины и женщины это одновременно величайший дар и страшное проклятие.
Странно, почему мама была так добра к Ясону, ведь он разбил ее сердце почти так же, как мое. Не хотелось обижать маму, но...
- Ма, ну неужели ты веришь в эти сказки? Все-таки в двадцать первом веке живем, а?
Она улыбнулась мне, словно неразумному ребенку:
- Но ведь пока все так и выходит. Он вернулся.
Я только пожала плечами:
- На открытие памятника и только. Встретится с братьями, напьется в таверне, а потом соберет свои манатки и свалит.
Мама нежно пропустила меж пальцев прядь моих волос:
- Он уже увидел тебя, моя девочка. Никуда теперь твой Ясон от тебя не денется. Здесь остался его якорь, а ты его маяк. Свет его очей.
Не припомню, чтобы Гликерия Ангелисса прибегала к такому высокому пафосу. Я потерлась щекой об ее руку и примирительно сказала:
- Поживем, увидим, мама. Я уберу посуду.
- Хорошо, - мама повернулась к столу, - а я уложу Тесея.
Малыш уже спал, пристроив голову на руку прямо между своей тарелкой и кружкой. Мы с мамой понимающе переглянулись и улыбнулись. Ничего удивительного, если учесть, что свой день этот непослушный мальчишка начинал часов в шесть утра.
Выходил на кухню, залпом выдувал стакан парного молока утренней дойки и удирал гулять, прихватив с собой пару пирожков с тарелки. А потом со стайкой таких же загорелых и поцарапанных пацанов бежал на рыбачью пристань или на виноградники или еще Бог знает куда.
То, что в Тесее верх взяла бурная кровь листригонов, было понятно почти с самого его рождения. Он поплыл раньше, чем встал на ножки, не признавал никаких игрушек, кроме корабликов, и никакой другой одежды, кроме тельняшки. Я смирилась. Все-таки его отцом был пловец и ныряльщик, каких больше не найти ни в Ламосе ни во всей Тавриде.
Мальчик висел на моей маме, как обезьяний детеныш, обхватив ее руками и ногами. Я проводила их долгим взглядом, а затем занялась уборкой стола и грязной посудой.
Братья сегодня ужинали в городе, а отец, озадаченный историей с подделкой нашего вина, ушел к себе в кабинет вместе с той самой бутылкой. Так что работы у меня было не так уж много.
А раз так, я решила испечь печенье.