- И в тот момент,-аббат выделил сказанное достаточной паузой, чтобы Данте успел сглотнуть слюну.
- Боже! Дальше!-прошептал он еле слышно.
-Кажется, она...-аббат вновь остановился и заставил поэта ещё больше затрепетать застигнутый врасплох признанием и прибавил растерянности и неуверенности во взгляде и дрожи в теле у вопрошавшего.
- Она хотела что-то мне сказать...
- Что? Что она хотела сказать?-на Данте было жалко смотреть. Весь его вид напоминал человека убитого горем, скорее даже мертвеца, посиневшего утопленника или еле живого пытающегося схватиться за малюсенькую соломинку проплывающую вблизи, но, к своему сожалению, так и утонувшего с этой верой в спасение, то есть с щепкой зажатой в цепких холодных синих пальцах.
- Кажется, она хотела произнести ваше имя!
-Вы сказали, кажется?
-Что?-спросил на этот раз священник.
-Сеньор аббат, вы сказали мне только что, что она благороднейшая, кажется, хотела произнести моё имя? Значит, она всё же как-нибудь произнесла его? Раз вы так решили? Мне это очень важно знать. Поверьте!
-Она смогла произнести только Да...Первую букву имени. Вашего, как я полагаю. Я отчетливо это слышал собственными ушами на исповеди. Кого же ещё она могла вспомнить в этот момент? Затем она потеряла сознание и впала в беспамятство. Она дышала прерывисто и часто. Пока её дыхание не стихло совсем. Я склонился над её головой и призвал отца её. Я пробыл около её ложа более получаса, пока не послали за лекарем. В это время она и скончалась, сеньор Дуранте. Я понимаю ваше чувство и глубоко вам сочувствую и сожалею о случившемся.
В этот миг поэту представилось, как огромная колонна в баптистерии, где он был крещён зашевелилась и стала рушиться прямо на его голову. Данте чувствовал себя придавленным тяжёлой колонной. В продолжении нескольких минут он не мог пошевелиться и открыть рта. Лишь двигал зрачками широко раскрытых глаз.
- Я хотел бы получить то, что мне причитается, - наконец не выдержав, решительно попытался вывести поэта из забытия аббат Бонифаций.
Ему это как ни странно удалось. Почти сразу.
Поэт зашевелился.
-Ах, да,-растерянно произнёс вслед, поспешно вставая и вынув на ходу туго набитый мелкими медными монетами кожаный мешочек из полы плаща.
Аббат бережно принял деньги.
В этот момент Данте мучительно представил себя сегодня во время вечерней трапезы пьющего одну воду.
- О, дева Мария!
Поэт продал бесценный сундук, лишившись своей единственной гордости ласкавшей взор, выручил, едва ли, больше тех денег, за которые приобрёл, но теперь он совсем не думал об этом, ведь он узнал последние подробности из первых рук, почти услышал последние вздохи и стоны благороднейшей, что продолжала приходить к нему во сне. Это того стоило. Все остальные бедствия он готов ради своей возлюбленной принять как благо.
Душа его была спокойна.
-Не могу ли я ещё что-нибудь сделать для вас, сеньор Дуранте? Я охотно соглашусь.
Данте вздрогнул и тут же обернулся. Священник был ещё здесь.
-Нет, святой отец,-коротко и несколько с испугом и с раздражением ответил твёрдо поэт, затем быстрым шагом устремился из сада вон.
Потратив вырученные за сундук деньги, Данте этим же днём отсылает служку в булочную взять в долг. И только он смог уединиться, чтобы засесть, как следует, за работу переписчика свитков, как вошёл сеньор Гвидо в праздничных одеждах. В меховом плаще с костяной изящной фибулой поверх яркой ядовито-красной туники. Парадный вид этого сеньора являл как надежду в жизнь и воплощение в лучший из образов достойных камня. Множество застежек из серебра на правом плече туники слепили глаз. Казалось, Гвидо спешил на пиршество ангелов и забежал на минутку, чтобы позвать своего друга сопровождать его и быть спутником на этом всемирном празднике жизни.
-Приветствую тебя!-как подобает римлянину произнёс он Алигьери торжественно возвышенным тоном и вытянул вперёд руку развернутой ладонью вверх.