152
Аленький цветочек new edition.
В чаще леса, где деревья подпирают кроной небо, есть поляна. На
поляне той живѐт лесное чудо, что зовѐтся Аникеем. Он рождѐн был той
старухой, что однажды заплутала в том лесу, грибы сбирая. Свистнул
ветер, и свершилось непорочное зачатье - забеременела бабка. Позади
девятый месяц, тут родился на свет божий волосатый, аки мамонт, как
циклоп с одним глазищем перекошенный ребѐнок. Бабка, увидав такое,
быстро ласты отстегнула и, прикинувшись поленом, проросла средь
бурелома. А детина одноглазый не тужил и две секунды - слопал
«СНИКЕРС» и порядок, а потом ещѐ штук сорок, что ж ему случится,
гаду? Так и стал он, как горилла, по деревьям ловко лазить, шишки
трескать, как бананы, запивать их «Кока-колой» и на все четыре зуба
соблюдать баланс кислотный, что со щѐлочью не дружит. Так, в забавах
молодецких, организм свой укрепляя, Аникей жил на отшибе и доволен
был собою. Страсть невинная водилась у лесного великана - вырастил он
на полянке здоровенный, как тарелка, что вещает все каналы, полный
семечек, подсолнух. Он холил его, лелеял, поливая только «Спрайтом»,
удобренья не жалея, мазал стебель маслом "Рама"
Вот однажды на поляну, еле двигая ногами, дед забрѐл, он в перелеске
собирал стеклопосуду. Смотрит дед и видит чудо: посреди лесной
поляны, как Останкинская башня, возвышается подсолнух, полный
семечек отборных. Дед просѐк, что на базаре, если он продаст всѐ семя,
то получит кучу «баксов» и поедет на Канары со своими дочерями, три
их было у дедули. Старшей было за полтинник. Средняя была дояркой,
часто путала с коровой здоровенного бугая и доила одну титьку, дѐргая
двумя руками. Ну а младшая - Лукерья, мастерица на все руки: топором
одним и матом вырубала из полена огромадный телевизор под названьем
"Панасоник ", двадцати пяти аршинов был размер диагонали! Из песка,
воды и глины смастерила холодильник, пусть продукты не боятся, что
сожрут их раньше срока.
Но вернѐмся на поляну. Старый хрыч вцепился в стебель, да как дѐрнет
он подсолнух, так и выдрал его с корнем. Только в тот момент завыло
что-то среди чащи тѐмной, да как треснет по мордасам, дед аж грохнулся
на копчик. Тут явился перед взором обезумевшего деда Аникей, как сыр
голландский в красной гладкой оболочке.
- Ты пошто растенье спортил,- заорал циклоп на деда, - ты его сажал,
скотина, чтобы так вот, по-козлячьи его выдрать с энтой клумбы? Вот
теперь тебя сожру я, запивая хладным пивом, чтобы стало не повадно
остальным по лесу шастать.
153
Дед взмолился:
- Я, в натуре, лишь хотел снести подарок дочке младшенькой,
Лукерье.
- Дочке, говоришь, зануда, - Аникей сказал сердито, - где ж то
видано, чтоб бабы, не спросив ничьих лицензий, лопали чужой
подсолнух? Вот тебе ответ, убогий: ты пришлѐшь ко мне Лукерью.
А попробуешь не сделать - я к тебе братву направлю,
исключительно боксѐров.
Дед со вздохом согласился - от братвы добра не будет: враз посадят
на паяльник да утюг на пузо кинут. Воротился дед в деревню,
рассказал он всѐ Лукерье, дочке младшей и любимой.
- Хрен с тобой, - она сказала, - заварил ты, батя кашу, но халява не
пролезла, за базар ответить надо. И поправивши бюстгальтер 45
размера, в лес потопала девица, - что же оставалось делать! Вот
припѐрлася на место, видит странную картину: обнявшись с сосной
огромной Аникей лежит, не дышит, знать кондрашка прихватила.
Подбежала к нему Лушка, обняла, как - будто сына и, склонясь к
зловонной пасти, крепко в губы засосала. Тут свершилось
представленье, что в народе кличут дивом: встал циклоп, расправил
плечи, спала шерсть с него на землю, глаз второй вдруг появился и
улыбка «Блендамеда» засияла ярче солнца.
- Ты меня освободила от великого заклятья, - молвил юноша
прекрасный, - так давай же поскорее мы поженимся с тобою и,
продав подсолнух фрицам, марок ихних поимеем килограммов так
15! А Лукерья, от такого небывалого на свете чуда чудного отъехав
мыслями уж за границу необъятнейшей России, молча лишь башкой
кивнула. И зажили они мирно среди моря-окияна да на острове
Багамском в тихой 100-этажной вилле с благами цивилизаций, что
водою ключевою бьют в бидэ и унитазы африканской фирмы