Я был на вершине, господин судья. Немногим более двух лет назад я был на вершине.
— Прочтите не торопясь это предварительное соглашение, — сказал мне Эннио Лаянка. — Мы увидимся снова здесь, у меня, на будущей неделе в четверг, в то же время. Вас устраивает?
— Я переговорю с моим компаньоном и сообщу вам, что мы решили.
Можно подумать, Марио стал бы возражать, можно подумать, он отказался бы от такого заказа. Я просто думал, что лучше не показывать нашу заинтересованность, нашу готовность принять предложение.
Казале, Трино-Верчеллезе, Кивассо.
До сих пор моему бегству практически ничто не препятствовало. Мне это казалось странным. Как ни странно, никто не подумал, что я заверну в Турин, как ни странно, никто не навел справок в автоинспекции, в отделе регистрации транспортных средств или где-нибудь еще и не обнаружил, что единственным транспортным средством, которое оставалось в моем распоряжении, был мой R-45. Странно, что нас с мотоциклом никто не искал.
Время от времени приходилось останавливаться, потому что болели колени, мышцы ног, копчик. Все у меня затекало, я мерз. Тогда я приставал где-нибудь у обочины, в укромном месте, разминался и ехал дальше.
Однажды мне пришлось заправиться. Я уже ехал по дороге, которая связывает городки у подножия туринского холма, — Сан-Раффаэле Чимена, Гассино, Сан-Мауро. Прямое шоссе, где полно автозаправок и почти всюду — самообслуживание. Я мог бы завернуть на первую попавшуюся, но каждый раз, сбавив скорость, проезжал мимо: слишком светло, слишком все на виду, слишком легкой добычей рискует стать спешившийся мотоциклист, который заправляется в полчетвертого утра. Наконец мне попалась заправка поплоше, освещенная не так ярко, как парадная гостиная. Автозаправка с одной-единственной неоновой лампой, которая к тому же мигала, и одной-единственной работавшей колонкой.
Бензобак у мотоцикла небольшой, господин судья. Минута — и готово. И вот как раз за эту минуту успела подъехать машина, темно-синяя «альфа».
И в ней четверо мужчин. Тот, что сидел рядом с водителем, и еще один из тех двоих, что сидели сзади, вышли и встали рядом с машиной, расставив ноги, массивные и крепкие, как колосс Родосский. Они смотрели на меня, и мои движения стали неловкими. Руки, в которых я сжимал насос, дрожали. Я думал, что этот насос, этот пистолет, как называют его в правилах пользования бензоколонкой, может заменить оружие. Можно облить их бензином и бросить горящую спичку. А потом сообразил, что спичек у меня нет, ведь я не курю. Ну и что с того: я чувствовал в себе готовность убивать. Вот это оказалось новостью: я убил и был способен убить еще.
Хватит минуты, чтоб залить полный бак, но сколько длится минута? Минута — это бесконечность, если поблизости стоят двое в сером и заглядывают под козырек твоего шлема, чтобы обнаружить испуганные глаза беглеца.
Бензин с шумом вырвался из бака, полился мне на штаны, на ботинки. Минута кончилась. Пока я прицеплял обратно пистолет, у меня из рук выскользнула крышка от бака и покатилась к стоящей машине. Я неуклюже бросился за ней, забавно дергая головой в шлеме. Крышка ударилась о колесо синей «альфы» и остановилась. Приблизившись, я заметил, что на приборной доске лежит жезл, какими пользуются полицейские, или карабинеры, или еще бог его знает кто.
Так и знал, подумал я. Так и знал, что меня схватят.
Больше я не успел ничего подумать, не хватило времени.
Один из мужчин в сером нагнулся.
Под распахнувшимся пиджаком я поискал глазами кобуру, там, где, судя по фильмам, ей положено находиться, — там она и оказалась.
Человек выпрямился и с непроницаемым видом протянул мне крышку.
Мгновение, господин судья, еще одно бесконечное мгновение — и меня и след простыл. В зеркале я видел, как синюю машину подогнали к колонке для заправки.
Кто он был, этот человек, оставшийся на заднем сиденье? Ваш коллега, господин судья? Что делать судье среди ночи в сопровождении охраны в Сан-Мауро?
После, когда впереди показались первые городские светофоры, мне стало страшно. Очень страшно.
Нет, испугался я не того, что меня найдут и арестуют.
Господин судья, я уже говорил вам, в тот момент арест оказался бы для меня в порядке вещей, стал бы самым естественным исходом.
Я боялся потому, что впервые размышлял как убийца.
С Джулиано Лаянкой все было по-другому. Там были ярость, ненависть, жестокость, озверение, месть, но никакого расчета. Но на этот раз — нет. На этот раз я готов был убить сознательно.
Господин судья, я убийца, готовый убить, и не знаю, верна ли ваша теория воскресного утра, не знаю, хочу ли я, чтобы меня остановили и чтобы это сделали именно вы. Знаю только, что, несмотря на все сведения, которые я вам сообщаю, вам не удастся меня арестовать, по крайней мере не раньше, чем я убью снова.
* * *
Дата: Пятница 7 мая 10.00
От кого: miogiudice@nirvana.it
Кому: angelo@nirvana.it
Тема: Допросы
Вчера я допрашивала твою мать. Уже во второй раз с тех пор, как возбуждено дело. Хотела бы я, чтоб она прочла твой вчерашний мейл. Те строчки в конце, где ты говоришь, что теперь стал убийцей и продолжишь убивать.
Не беспокойся. Письма я ей не показала. Она хорошая женщина, твоя мать, мне не хотелось поступать с ней жестоко.
Ты — убийца! Она в это никогда не поверит, даже если ты скажешь ей сам. Она так и не смирилась с этой мыслью. Твердит, что ты всегда был хорошим мальчиком, никогда не дрался, даже в школе или в приходском молодежном клубе. Психолог, наверное, сказал бы, что именно в этом твоя беда: подавленная агрессивность, не нашедшая выхода в общественно приемлемой форме. Я же оставляю за собой право думать иначе. К примеру, думаю, ты можешь лгать, покрывая кого-нибудь. Допускаю даже, что в этом самом белом «рено» ты был не один, более того, что за рулем сидел кто-то другой.
Твоя мать была не в силах мне объяснить, как такое могло случиться. Честно говоря, о тебе она мало что знает.
— Не понимаю, — твердила она, — просто ума не приложу. В Милане он стал важным человеком. Хорошо зарабатывал. Синьора, зачем же ему вдруг убивать?
Она зовет меня «синьора», и от этого мне еще больше ее жалко. Похоже, прежде чем идти сюда, во Дворец правосудия, она ходила к парикмахерше. Чтобы не показываться непричесанной. К парикмахерше, не в салон. К парикмахерше, с которой они век знакомы. Та, наверное, пропустила ее без очереди, сделав остальным красноречивый жест: войдите же в положение, здесь такое дело. И те, конечно, рассердились, но только чуть-чуть, а потом, видя, как твоя мать ищет в сумке платок, какие у нее красные глаза и как дергается рот, на самом деле вошли в положение или хотя бы сделали вид.
— Как же так, у моего сына были долги? Вы уверены, синьора?
— Да, он сам написал.
— Но тогда почему он у меня не попросил? У меня ведь есть кой-какие сбережения, я бы с радостью…
Ты ей не сказал. Повел себя так, как нигерийки или словенки.
— Наверное, ваших сбережений не хватит. Думаю, долги большие, несколько миллиардов, если считать еще на лиры.
Она обеими руками стиснула ручку кожаной сумочки, и было видно, что от волнения у нее пропал голос. В конце концов ей удалось прошептать:
— Азартные игры? Я покачала головой.
Бедная женщина. Надеюсь, мне не придется вызывать ее снова, у меня такое ощущение, будто я ее пытаю.
Уходя, она даже спросила: