Надо сказать, что поход в бассейн был для девушки неслучайным, родилась она на Сахалине, где плавать и управлять лодкой учатся кто до школы, кто в школе начальной, как большинство островитян всех островов мира; и тяга к плаванию научившегося преследует всю жизнь, пловец — это отчасти маниакальное состояние.
— Знаю, — подтвердил Леман, — я сам в молодости был отменным пловцом и всегда скучал по воде.
— Итак, наша девица отправилась на Кропоткинскую поплавать, точнее, на Волхонку; если еще уточнять — в историческую местность, называемую с четырнадцатого века Чертольем (по названию ручья Черторый).
Декабрь, снег, девять часов вечера, темень.
Ей выдали купальник, отправили в узкий, пахнущий известкой коридор, заканчивающийся заполненным водой отверстием трубы, нужно было нырнуть в черную неизвестность, и хоть она хорошо плавала, ей стало не по себе.
Вынырнула она в слабо освещенное водное пространство, над которым клубилс пар; головы плывущих были еле заметны в клубах пара, как в сильном тумане.
В центре на некоей конструкции вроде большой этажерки угадывалась высокая фигура в черном плаще до пят и в колпаке средневекового покроя — или то был капюшон? При легком повороте головы стоящего казалось, что на нем венецианская маска врача времен средневековой чумной эпидемии, с длинным острым клювом. Впрочем, и сама она, и все очевидцы, с коими пришлось ей говорить позже, утверждали: стоящий в плаще всегда был повернут к смотрящему спиной. В руках его был огромный шест. У нее было чувство, словно она узнала не-к-ночи-будь-помянутого, будто видела прежде.
Снег тихо и плавно падал на головы, и так же плавно пловцы двигались по кругу. Причем под музыку «Лебединого озера»: та-а, та-та-та-та-та-та-а!.. Этот последний штрих завершал инфернальную картину. Больше желания поплавать в декабре у подруги кузины не возникло. Позже, прочтя в эссе Бориса Стругацкого о «сатане на Москве», она чуть не вскричала: да неужто и он плавал (не на пару ли с москвичом-братом?!) в ночном московском бассейне?! — но потом поняла, что то была дань любимому булгаковскому роману.
А еще позже, уже став телережиссером, поняла она, почему это плавание так врезалось ей в память: то были минуты проживания в идеальном клипе — звук, движение по мановению шеста, декорации, снег, сосульки в кудрях пловцов. Между прочим, мне встречались люди, очень горевавшие по бассейну, искренне и глубоко сожалевшие, что теперь там снова стоит чудом восстановленный храм, называвшие прорву на недовзорванном фундаменте с адским надзирателем «истинным символом Москвы».
— Ну и картинка! — вскричал Леман. — Кстати, похожую фигуру видел я на картине крепостного художника Григория Сороки. Некто в черном плаще с островерхим капюшоном, стоящий то ли на плоту, то ли на пароме в центре озера спиной к зрителю. Тогда как рыбак в белой рубахе — к зрителю лицом — вытаскивает лодку из камышей на берег. В рассказе вашей знакомой и впрямь есть нечто пугающее. Снег, пар, черный с шестом. Серой адской пахнет.
— Нет, нет! — вскричал, улыбаясь, Могаевский. — Пахло — забыл сказать — вот как раз не серой, а хлоркой, шоколадом и карамелью. Хлоркой от воды, а шоколадом и карамелью — от попутного ветра с расположенной неподалеку конфетной фабрики «Красный Октябрь».
За цирком Чинизелли серьезный человек в толстовке прогуливал маленькую обезьянку в розовом тюлевом платьишке. Личико обезьянки было печально, одной ручкой-лапкой обнимала она держащего ее на руках, в другой держала конфету.
Показался за каштанами Кленовой аллеи памятник Петру.
— «Прадеду — правнук», — сказал Леман, — мне всегда эта надпись казалась трогательной, как то, что давным-давно готовый и спрятанный от глаз памятник поставил на место его в городе, причем именно перед своим любимым замком, Павел Первый, да и в нем самом мне всегда почему-то виделось нечто трогательное. А в его матушке Екатерине Великой, верите ли, мерещилось мне нечто отталкивающее, эти перманентные собачьи свадьбы, готовые на все фавориты... Помните, как Павел, тогда еще принц-консорт, путешествовал с молодой женой по Европе как бы инкогнито, князь и княгиня Северные, prince et princesse Du Nord? Они совершенно очаровали европейцев своей воспитанностью, образованностью, молодостью, движением рука об руку.Мария Федоровна, неплохо игравшая на клавикордах, брала уроки у Гайдна. Павел бился с женой об заклад, что Моцарт выиграет ожидающееся состязание с римским маэстро Клементи.