Жан Робер окликнул его в третий раз.
Роланд встал, подошел к нему, положил свою голову к нему на колени и дружески взглянул на него.
– Что, милый? – ласково спросил поэт.
Роланд провизжал не то жалобно, не то дружественно.
– Ага! Кажется, твой хозяин Сальватор сказал правду! Мне сдается, что мы поймем друг друга.
При имени Сальватора пес коротко пролаял с видимым удовольствием и оглянулся на дверь.
– Да, да, он там, в той комнате, с твоей хозяйкой. Верно? Так ведь?
Роланд подошел к двери, приложил морду к щели, образовавшейся между нижним ее краем и полом, и шумливо втянул в себя воздух, потом вернулся к Жану Роберу, положил ему свою голову опять на колени и закрыл свои умные, почти человеческие глаза.
– Ну-ка, посмотрим, кто такие были твои родители, – сказал Робер. – Дай-ка сюда лапу.
Пес поднял лапу и с удивительной осторожностью опустил ее в руку поэта.
Тот раздвинул и пристально осмотрел его пальцы.
– Ну, да, я так и думал, – заметил он. – Ну, а лет тебе сколько?
Он поднял губу Роланда, под которой оказалось два ряда страшных, белых, как слоновая кость, зубов; но в глубине пасти челюсти уже заметно ослабли.
– Так! – сказал Робер. – Мы с тобой, Роланд, уже не первой молодости. Если бы мы были дамами, то уже лет десять скрывали бы свои года.
Пес сидел перед ним невозмутимо. Ему, очевидно, было совершенно безразлично, знал ли Жан Робер его настоящий возраст или нет, а тот продолжал свой бесцеремонный осмотр, силясь найти подробность, которая более заинтересовала бы самого его косматого собеседника.
Через несколько минут он напал именно на то, что искал.
Шерсть у Роланда напоминала львиную и только на животе была несколько длиннее и курчавее. Но на правом боку Жан Робер заметил между четвертым и пятым ребром белый клочок.
– Что ж это у тебя такое, мой бедный Роланд? – спросил он, нажимая на эту точку пальцем.
Роланд слегка взвыл.
– Эге! Это рана! – проговорил Робер.
Он знал, что возле ран или на рубцах, которые от них остаются, окрашивающие шерсть масла теряют свою силу и что на конских заводах, пользуясь этим обстоятельствам, делают лошадям белые звездочки на лбах, прикладывая к ним раскаленное железо.
Но у собаки была скорее рана, чем ожог, потому что под пальцем складки шрама выступали довольно чувствительно.
Жан Робер принялся внимательно осматривать другой бок.
Там оказался точно такой же след, с той только разницей, что он приходился несколько ниже.
Робер и его нажал пальцем, а Роланд взвизгнул на этот раз несколько сильнее прежнего. Рана была, как оказалось, сквозная.
– А, мой милый! – вскричал поэт, – значит, ты воевал, как и твой великий тезка.
Роланд поднял голову и пролаял так грозно, что Робер невольно вздрогнул.
Этот ответ добродушного пса заставил Сальватора выйти из спальни.
– Что у вас тут случилось? – спросил он.
– Ничего особенного… Вы посоветовали мне побеседовать с ним, – ответил Жан Робер, смеясь. – Я стал расспрашивать о его истории, и он только что собрался мне рассказать ее.
– Ну, и что же рассказал он вам? Это в самом деле становится любопытно. Нужно же узнать о нем, наконец, правду.
– Да зачем же стал бы он лгать? – возразил Жан Робер. – Ведь он не человек.
– Тем больше основания, чтобы вы повторили мне ваш разговор! – вскричал Сальватор с нетерпением, в ко тором слышалась и тревога.
– Извольте. Вот вам наш разговор с Роландом слово в слово: я спросил его, чей он сын. От ответил мне, что он помесь сенбернара с ньюфаундлендом. Я спросил, сколь ко ему лет, он ответил – девять или десять. Я спросил, что значат белые пятна у него на боках; он ответил, что это след пули, которая переломила ему ребро и вышла сквозь левый бок.
– Все совершенно верно! – подтвердил Сальватор.
– И доказывает вам, что я наблюдатель, достойный ваших уроков.
– Это доказывает, по-моему, просто только то, что вы охотник, а следовательно, по перепонкам, которые есть между пальцами у Роланда, и по его шерсти вам нетрудно было узнать, что он помесь водолаза с горной собакой. Вы посмотрели ему в зубы и по цвету десен увидели, что он уже не молод. Вы пощупали два пятна у него на боках и по неровностям на коже и по вогнутости кости узнали, что пуля вошла через правый бок, а вышла через левый. Верно я вас понял?
– До того верно, что я чувствую себя уничтоженным.
– А больше этого он не сказал вам ничего?
– Вы вошли именно в тот момент, когда он сказал мне, что помнит свою рану и при случае, наверно, узнает и того, кто ее нанес ему. Рассказать же мне все остальное, я попрошу уже вас.
– К сожалению, я и сам знаю не больше вашего.