– Иди вперед, пророк! Я всюду последую за тобою!
Но было нечто, постоянно угнетавшее эту сильную душу, и то было обвинение в воровстве, падавшее на его отца.
III. Симфония роз и весны
Таков был молодой монах, появившийся на пороге комнаты умершей вдовы, возле которой усердно молился студент.
При виде этого странного зрелища он остановился.
– Друг, – проговорил он своим звучным голосом, которому умел при случае придавать какой-то удивительно мягкий и утешительный оттенок, – надеюсь, усопшая не мать и не сестра вам?
– Нет, – ответил Коломбо, – сестер у меня никогда не было, а мать умерла, когда мне было всего пятнадцать лет.
– Бог сохранил вас для опоры в старости вашего отца, Коломбо.
Монах подошел ближе и хотел опуститься на колени.
– Постойте, Доминик, – проговорил Коломбо, – я послал за вами, потому что…
– Потому что я был вам нужен, а я поэтому уже и пришел. Я к вашим услугам.
– Я послал за вами, друг, потому что женщина, труп которой вы видите, умерла от разрыва сердца. Жизнь она вела честную, соседи считали ее святой, но исповедаться и причаститься перед смертью она не успела.
– Судить о том, в каком настроении душевном она скончалась, может один только Бог, – возразил монах. – Будем молиться за нее!
Он подошел к Коломбо и встал рядом с ним на колени.
Коломбо, однако, пробыл с ним недолго. Возле боль ной была сиделка, возле умершей – священник, но ему самому предстояло позаботиться еще о многом.
Мимоходом он справился о том, как чувствует себя Кармелита. Оказалось, что доктор прописал ей какую-то микстуру с опиумом, и она уснула.
Коломбо захватил с собою все свои деньги до послед него сантима и устроил все дела с гробовщиками, с духовенством и кладбищенскими старостами.
Он вернулся домой только в семь часов вечера.
Доминик задумчиво сидел у изголовья умершей.
Ревностный служитель Божий ни на минуту не отходил от нее.
Коломбо уговорил его сходить пообедать. Казалось, что этот странный человек вовсе не подчинен потребностям, от которых так зависят другие люди. Он внял настоятельной просьбе Коломбо, но минут через десять возвратился и снова занял свое место.
Между тем Кармелита проснулась в усилившемся бреду. Но нет худа без добра – в бессознательном состоянии она не могла понять того, что предстояло.
Страдания физические переживаются гораздо легче страданий душевных.
Соседи приняли горячее участие в похоронах доброй вдовы. Гробовщик принес гроб и вместо того, чтобы заколотить его гвоздями, привернул крышку винтами, чтобы Кармелита даже в бреду не слышала зловещего стука.
Так как покойница скончалась скоропостижно, тело ее можно было отнести в церковь Св. Жака только на третий день после смерти.
Заупокойную обедню служил в малом притворе брат Доминик.
После этого тело отвезли на Западное кладбище.
За гробом шли Коломбо и двое ремесленников, которые решились пожертвовать своим дневным заработком, чтобы исполнить долг христианского человеколюбия.
Болезнь Кармелиты шла своим порядком. Доктор оказался знатоком своего дела и вел его чрезвычайно искусно. Через восемь дней больная пришла в себя, через десять была уже вне всякой опасности, а через пятнадцать встала с постели.
Узнав о смерти матери, она горько заплакала, и это спасло ее.
Сначала она была так слаба, что с трудом могла произнести слово.
Когда она в первый раз открыла глаза, то увидела возле своей постели благородное лицо Коломбо. Он же был и последним человеком, которого она видела перед потерей сознания. Она слабо кивнула головой в знак благодарности, приподняла свою исхудалую руку и протянула ее молодому человеку, а тот, вместо того, чтобы пожать ее, поцеловал с таким почтением, будто в его глазах страдание уравнивало бедную девушку с величественной королевой.
Выздоровление Кармелиты длилось целый месяц, и только в начале марта она была в силах перебраться в свою квартиру, так что и Коломбо вернулся к себе.
С этого дня близость, установившаяся между молодыми людьми, оборвалась. В памяти Коломбо сохранился образ красоты этой девушки. В сердце Кармелиты запало чувство беспредельной благодарности к своему молодому спасителю.
Но видеться они стали редко, – только как соседи по квартирам. При встречах они обменивались несколькими словами и снова расходились, никогда не заглядывая один к другому.
Наступил май. Садик, относившийся к квартире Коломбо, отделялся от садика Кармелиты только низеньким забором.
Таким образом, они бывали как бы в одном общем саду, и осыпавшиеся цветы в саду одного засыпали своими лепестками сад другого.