Глаза Айваза сверкнули: -- Я на всякой лошади ездить могу! -- воскликнул он.
-- А вот увидим, увидим, мурзам! -- посмеивался ага.
Вошел Аби-Булат, высокий, стройный, красивый мурза в черкеске с серебряными газырями и кинжалом у пояса. Он приветливо улыбался, показывая все свои белые зубы под темными каштановыми усами. На молодом лице его горел здоровый румянец, большие глаза смотрели прямо и весело. Он приложил руку ко лбу и сердцу, почтительно здороваясь со старшим братом, и поклонился гостям.
-- Вот, Аби-Булат, -- сказал ага, указывая на Айваза, -- гость наш хочет посмотреть твоего Алима и проехаться.
Аби-Булат улыбнулся и посмотрел на Айваза.
-- Не поздно ли будет, мурзам? Уж свечерело, и лошадь резвая.
-- Ничего, ничего! Вот только коня скорей покажи!
Все вышли на широкий двор. Аби-Булат сам с двумя слугами отправился в конюшню, где скоро послышалось пугливое фырканье и топот. Ворота конюшни распахнулись, и чудный золотистый конь, едва сдерживаемый конюхами за уздечку, стараясь подняться на дыбы, рванулся оттуда. Увидев его, Айваз так и ахнул, потеряв от восторга всю свою обычную татарскую сдержанность.
И было от чего прийти в восхищение!
Стройный, мускулистый конь с могучею грудью, с сухой, горбоносой, породистой головой, увенчанной великолепной гривой, с хвостом развевавшимся по ветру, как золотистый султан, конь бешеный и скорей походивший на дикого зверя, рыл землю ногами, вздымался, вращая своими огненными глазами, и готов был каждое мгновенье неистовым прыжком вырваться из рук двух сильных конюхов, почти повисших на его украшенной серебром и кистями толковой уздечке... Богатое бахчисарайское седло с широкими стременами сверкало серебряной чеканкой на его крутой спине...
-- Ну, что, хорош зверь? -- спросил ошеломленного Айваза Арслан-Ага, самодовольно выпячивая свой живот и невольно сторонясь от бешеной лошади. Аби-Булат молча и нежно посматривал на своего любимца.
-- Он у меня, -- продолжал ага, -- от суимбанской кобылы и настоящего Карабаха выведен -- оттого и масть у него такая, золотистая, -- что твой червонец!
-- А ход -- чистый ветер! -- сказал Аби-Булат.
-- У него джибе или шлап? -- спросил Айваз, оборачиваясь и стараясь принять равнодушный вид. -Позволишь, ага, попробовать?
-- Ой, мурзам, -- заговорил Аби-Булат, -- ты верно хорошо ездишь, только смотри: уж очень злая лошадь... Не обижайся, если что случится... Я остерег тебя.
Но Айваз уже не слушал. Он осторожно, с опытностью хорошего ездока, подходил к насторожившемуся коню, который при виде чужого всадника, стал пятиться задом и фыркать. Но его крепко держали привычные руки конюхов... Вся дворня высыпала из строения посмотреть на любопытное зрелище и на смельчака, решившегося сесть на их Алима. Из калитки дома выглядывали закутанные фигуры женщин...
Но вот Айваз, улучив благоприятную минуту, ухватил левой рукой уздечку и луку седла, быстро вставил ногу в стремя и прыгнул на коня... Алим весь дрогнул и вырвался из рук прислуги... Все ахнули. Лошадь была уже на другом конце двора, а Айваз, не успевший попасть в седло, благодаря внезапному повороту лошади, очутился у нее на крупе.
Женщины и даже дикие татарские наездники Арслан-Аги замерли в ожидании, что вскипевший конь вот--вот сбросит на землю неосторожного джигита. Алим уже неистово поддал задом, но Айваз, ловко воспользовавшись этим движением, перескочив в седло и затянув поводья, вихрем помчался в поле...
Маленькая неудача раздражила Айваза, он ударил благородное животное ногайкой, и освирепевший Алим, закусив удила, понес его по дороге. На беду еще целая свора собак, выскочив из-за плетня деревни, с лаем бросилась за лошадью... Алим, казалось, совсем обезумел от ярости, бешенства и может быть испуга. Он летел, не разбирая дороги, прыгая через выбоины и каменья... С двух сторон потянулся каменный забор, поросший колючим кустарником, который рвал платье и руки Айваза... Шапка свалилась с его головы, и ветер захватывал дыхание. Никогда еще Айвазу не приходилось встречать такой лошади, нестись в такой безумной скачке. Он напряг мускулы и, стараясь остановить Алима, изо всей силы натянул поводья... Казалось, это напряжение могло остановить не только лошадь, но разъяренного быка, --могло свихнуть самые крепкие лошадиные челюсти... Но поводья не выдержали и лопнули... Айваз, лишенный теперь всякой возможности овладеть конем и справиться с его бешенством, беззащитный и обезоруженный, крепко сидя на спине дикого животного, мчался по его воле вдоль скал и обрывов... Ему чудилось, что смерть была уже неминуема, и он призвал имя Аллаха... Вдруг резкий свист раздался над его ухом, и он услышал конский топот за спиной... Алим дрогнул и внезапно остановился, как вкопанный, словно повинуясь чьему-то приказаний... Аби-Булат, на всем скаку догнал Айваза, и, улыбаясь, помог ему сойти с лошади.
-- Я остерегал тебя, мурзам, -- сказал Аби-Булат, меняясь лошадьми с Айвазом. -- Алим только меня и слушает!
И в самом деле, бешеный Алим был, как ребенок, послушен и кроток в руках своего хозяина. Он повиновался каждому движению, каждому его слову. Пристыженный Айваз молча возвращался рядом с Аби-Булатом, злобно, но все же с восхищением поглядывая на необыкновенную лошадь корилезского аги.
-- А все-таки я бы его купил, если бы ты мне его продал! -- сказал Айваз.
-- Он у нас не продажный! -- нахмурился Аби-Булат.
-- Я сколько хочешь дам денег.
Аби-Булат промолчал, и они въехали во двор усадьбы. Здесь Айваз случайно взглянул на окна дома аги и увидел за шелковой занавеской любопытные большие глаза, устремленные на него, и силуэт красивой головки в тюрбане. -- Кто это? -- подумал он.
Арслан-Ага весело встретил во флигеле своего гостя, очень довольный его неудачей и чувствуя к нему, благодаря этому, прилив необычайного расположения.
-- Каков конь? -- переспросил ага, плутовато подмигивая.
Айваз рассыпался в похвалах, перечисляя его достоинства. Восхищение его было слишком заметно.
Арслан-Ага усмехнулся и сказал с важностью:
-- Конь твой, мурзам!
Лицо Аби-Булата вдруг потемнело. Он повернулся и вышел из комнаты. У татар, как и везде на востоке, принято дарить гостю вещь, которая ему особенно понравилась, которую он похвалит. За подарок приходится обыкновенно отдаривать втридорога, и потому нельзя было сказать, чтобы конь дешево достался Айвазу, но все же молодой мурза был в восхищении и принялся благодарить гостеприимного и щедрого агу.
-- Не знаю, чем уж и услужить тебе, милостивый ага за этот подарок! -- восклицал Айваз.
-- А вот чем, мурзам: оставайся у меня ночевать. Уж поздно, -- куда ты теперь пойдешь? Ночуй, а завтра чем свет, обе твои лошади будут уже оседланы, и ты можешь ехать, когда захочешь.
Айваз согласился и, простившись с хозяином, пошел в приготовленную ему слугами комнату.
В стойле еще дрожащего и вспененного Алима стоял между тем Аби-Булат, гладя и лаская своего любимца. Он целовал свою лихую лошадь в шею и в морду и прощался с нею. Слезы катились по его щекам, но воле старшего брата он не смел противиться. Да и можно ли было взять обратно обещанный подарок? "Прощай, мой Алим, прощай, конь мой любимый, -- приговаривал он, трепля его по шее, -- не кормить мне тебя зернистым овсом, не поить водой у фонтана... Не поскачем мы с тобой, как прежде, в широкой степи и по горным ущельям! Прощай, служи своему новому господину! -- И Алим, словно угадывая смутно печаль своего хозяина, терся мохнатой мордой о его плечо, и казалось Аби-Булату, что грустно глядят на него светлые, как звезды, глаза его любимого, доброго коня.
Уже высоко в небе стоял золотой месяц. Не спалось Айвазу, душная ночь и мечты о своем новом коне томили его и не давали уснуть. Иногда глаза его на минуту закрывались, и тогда казалось ему, что он скачет по какой-то необозримой равнине на сияющем, как солнце, коне, и озера, реки и пропасти мелькают под его ногами... "Аллах! -- восклицал он, просыпаясь после мгновенного забытья, -- не чудесный ли конь Хадерильяза приснился мне? -- Айваз улыбался. -- Что ж? Разве и мой конь не перенесет меня, как Ашик Гариба, в один миг из Арзиньяна в Тифлис, из Арзерума в Карс. Хоть бы скорей утро!" Он встал с постели, оделся и вышел посмотреть, долго ли еще до рассвета.
Но ясная сверкающая ночь еще сияла над землей своим фантастическим лунным светом. Оттенки аметиста, опала и сапфира смешивались и дрожали в воздухе и на далеком небосклоне. Полосы света, чередуясь с резкою, черною тенью, лежали за деревней на квадратных голых каменьях и утесах, местами округленных непогодою. Ни тумана, ни сумрака. Расстоянье, казалось, исчезало в светящейся дали. Окрестные горы словно наступили и приблизились. Вой шакала, протяжный и жалобный, доносился порой оттуда, из этой горной пустыни, где пролетало, как белый призрачный образ, одинокое облачко. Близко и далеко носились и реяли таинственные звуки, тихие голоса ночи, неясные и трепещущие, как вздохи, как музыка арфы. Эти звуки невольно превращала пробужденная фантазия в каких-то невидимых маленьких, крылатых существ, бесплотных духов дремлющей природы. "Злые джины проснулись теперь в горах и поют свои песни", -- думал Айваз, прислушиваясь к шепоту и шелесту ночи... Вдруг ему, в самом деле, послышался вблизи чей-то шепот... Ему показалось, что калитка в белой стене, окружавшей высокий дом аги, бесшумно отворилась, и ароматное дыхание цветов незримого сада пахнуло на него теплой и душистой волной. Нежные фиалки, розы и гиацинты как будто соединили все свои благоуханья в одном вздохе и напоили им окрестный воздух... И чудилось Айвазу, что в просвете калитки мелькнуло белое виденье, стройная женщина, закутанная в покрывало. Она манила и звала его рукой, вся залитая лунным блеском. Это продолжалось мгновенье, не дальше двух ударов бьющегося сердца. Тень исчезла, мелькнув прозрачной тканью одежды. Калитка полузакрылась, но Айваз видел, что маленькая белая ручка придерживала ее изнутри, словно поджидая кого-то. -- Она! -- блеснуло в голове Айваза... которую я видел в окошке... И не думая, не рассуждая, Айваз бросился к калитке. Тяжелый затвор звякнул за ним. Айваз почувствовал в своих руках тонкий стан, теплая женская грудь прижалась к его груди, и большие глаза заглянули ему прямо в очи...