— Молодой Генри Грэшем, если не ошибаюсь? — спросила она.
— Да, ваше величество, — ответил он, снова низко поклонившись.
— Молодой Генри Грэшем, не появляющийся при нашем дворе, — заметила королева. Было ли это сказано с угрозой? Ведь почти каждое слово королевы содержало в себе возможную угрозу.
— Ваше величество, я до вчерашнего дня несколько месяцев находился на море с флотилией сэра Фрэнсиса Дрейка, — ответил Генри. — Ничто, кроме необходимости служить вашему величеству за морем, не заставило бы меня отказаться от удовольствия присутствовать при дворе вашего величества.
— Гм! Я слышала, вы вернулись из вашего путешествия не без ценного приобретения? Идите сюда, девушка, покажитесь. — Королева сделала знак слугам взять под уздцы лошадей Анны и Грэшема. Опустив глаза, Анна приблизилась и снова присела.
Сейчас Грэшема больше всего занимало, понимает ли эта девчонка, кто с нею говорит, или принимает эту женщину за его почтенную тетушку, случайно встреченную ими на прогулке.
— Ну, — заметила королева, — пожалуй, из-за вас мужчины могут и подраться. Верно ли, что ваша матушка, скончавшаяся на корабле, отдала вас на милость этого молодого волка?
— Ваше величество, — отвечала Анна, все так же потупив взор, — да, моя дорогая матушка перед кончиной на борту «Сан-Фелипе», как уже известно вашему всезнающему величеству, вручила меня опеке вашего подданного.
— Я очень сожалею о вашей тяжелой утрате, — сказала королева, и голос ее выражал непритворное сочувствие. Ее судьба была полусиротской. Мать самой королевы Анну Болейн казнили за супружескую измену, причем Елизавета даже не помнила свою мать, которую и во времена Грэшема продолжали называть шлюхой. Едва ли не с рождения королева была отмечена адским клеймом, но выстояла в жизненной борьбе. Она проницательно посмотрела на красивую девушку и стоявшего рядом с ней блестящего молодого человека. Оба являлись носителями хорошей породы, несмотря на деликатные обстоятельства рождения Грэшема.
— Это кончается слезами, — задумчиво сказала Елизавета и продолжала, обращаясь к Анне с едва заметной улыбкой: — Из всех людей на земле я лучше всех знаю, как тяжело быть женщиной в мужском мире. Итак, юная леди, не нуждаетесь ли вы а моей защите? Не запугивает ли вас молодой человек? Не пристает ли он к вам? Может быть, вы желаете перейти на попечение королевского двора, хотя, видит Небо, мне и без того хватает расходов!
Теперь сама Анна осмелилась слегка улыбнуться.
— Нет, ваше величество, он меня не запугивает. Он старается держаться на расстоянии. — Она даже рискнула прямо взглянуть на королеву. — Да, он со всеми хочет держаться на расстоянии, но он во всем держится как подобает джентльмену.
Тут королева громко и откровенно рассмеялась.
— Ну, — сказала она, — если вы умеете держать их на расстоянии, считайте себя в безопасности. — Разговор, видимо, наскучил королеве. На улице поднялся ветер, к тому же быстро умножилось число любопытных. — Ну, мое предложение остается в силе. Вы можете обращаться ко мне, если хотите, чтобы я взяла вас к себе или даже нашла вам хорошего английского мужа. Вы же, Генри Грэшем, появляйтесь при моем дворе. Есть многие люди, которые умерли бы ради этого предложения, так что не будьте слишком заносчивы и не отказывайтесь от чести, предложенной вам вашей королевой. И еще одно: если вы хоть пальцем тронете эту девушку, ваша голова будет выставлена на пике на Лондонском мосту!
Она снова громко засмеялась и поднялась в карету. Грэшем уже вздохнул с облегчением, однако уже в дверях королева вдруг сделала ему знак подойти поближе.
— Скажите, — спросила Елизавета, наклонившись к нему, — правда ли, что Дрейк, по его словам, «потянул за бороду короля Испании», — так он выразился, но потом изменил свои слова, когда его поправил этот осел, его секретарь?
Генри Грэшем понимал: ему приходится играть с огнем. Царствующие особы непредсказуемы. В одну минуту они могут общаться с вами как с лучшим другом, а в следующую — обвинить вас в государственной измене за неудачную шутку или излишнюю фамильярность. Он и так чувствовал неловкость оттого, что королева низко наклонилась к нему: его аккуратная бородка находилась почти рядом с ее губами.
— Ваше величество, — заговорил он, — в качестве простого подчиненного и человека, в которого сэр Фрэнсис Дрейк счел нужным выстрелить, я должен быть воплощенной скромностью. Но все же я могу подтвердить: некое, скажем, умеренно нескромное, замечание относительно бороды короля действительно было сделано, а затем нескромный характер замечания действительно усилили. — Грэшем находился в щекотливом положении. Ему следовало одновременно и оставаться в рамках почтения, и поддерживать доверительный тон, предложенный королевой. — Однако, ваше величество, менее известен тот факт, что, по моим наблюдением (я готов в этом поклясться), в кадисской гавани потонули еще два испанских судна, когда наш командир произнес свое уникальное замечание, касающееся короля Испании. — Грэшему показалось, он не ошибся. Королева одарила своего подданного одобрительным смехом. Потом вдруг ее лицо помрачнело.
— А что скажет молодой человек, от которого я слышу подобные вещи… — Генри был озадачен, услышав начало фразы. «Подобные» в данном случае могло означать и плохие, и хорошие. Елизавета, немного помедлив, продолжала: — Что скажет этот человек, если в будущем сэр Фрэнсис Дрейк станет командовать деревянной крепостью, отделяющей мое королевство от Испании?
Грэшем не верил своим ушам. В самом деле она спрашивает об этом здесь, на улице, среди посторонних, пусть и отделенных от нее цепью вооруженных гвардейцев? Не может быть, чтобы у него вдруг появился шанс влиять на события, на которые дано влиять только людям по положению не ниже, чем Роберт Сесил. Может быть, ему, Генри, следует действительно почаще бывать при дворе? Он заговорил, осторожно подбирая слова:
— Ваше величество, у меня нет никаких идей о том, как следует защищать ваше королевство. Скажу честно: в своей жизни я занимался только защитой самого себя. Но ваша крепость состоит не из одних только стен, а из десяти, двадцати или даже тридцати рядов стен, и каждый из них способен к обороне.
— Что вы хотите этим сказать? — Теперь голос королевы звучал уже не весело, а сурово и жестко. В ней снова проступили черты ее отца.
«Что поделаешь? — печально подумал Грэшем. — Как говорится, двум смертям не бывать…»
— Прежде всего, — отвечал он, — я желаю, как и любой из ваших подданных, продолжать верно служить вашему величеству. А моя преданность вашему величеству тем крепче, что ваше царствование принесло в нашу страну конец вражды и долгожданный мир.
Последнее являлось правдой. Королева недаром слыла гневливой и непостоянной, она подчас сама не знала, кому хочет подражать, Генриху VIII или Анне Болейн, хотя пыталась делать и то и другое. Но простым людям не было дела до происходившего в Лондоне. Их жизнь и без того оставалась трудной. В тяжелые зимы насчитывалось немало деревень, где уходил из жизни каждый третий житель. Частые дожди гноили их урожай, оставляя без хлеба их самих и их семьи, не говоря уже об эпидемиях чумы, случавшихся и в царствование Елизаветы. Между тем все они были такими же живыми людьми, как граф Эссекс, Роберт Сесил или сам Генри Грэшем, они также переживали радости и боль утрат. Им и так хватало забот и бед, и совсем ни к чему были армии, вытаптывавшие их поля и отбиравшие их урожай, забиравшие у них женщин и поджигавшие их жалкие хижины. Тем более им не хотелось, чтобы их мужчин забирали на войну, заставляя их, неопытных и необученных, идти на смерть ради каких-то непонятных целей. Елизавета действительно принесла мир в Англию, и при ней почти прекратились сожжения людей за то, что их вера в чем-то отличалась от королевской.
— Ваше величество, — продолжал Грэшем, — тот неопытный и не очень хорошо воспитанный молодой человек, которого вы видите перед собой, был бы очень рад, если бы сэр Фрэнсис Дрейк сражался за него, ведь всегда хорошо иметь такого человека на своей стороне. Но сражаться и быть командующим — не одно и то же.