Всем известна притча, придуманная стоиками: оракул предрек однажды одному человеку, что тот умрет от несчастного случая — крыша дома упадет ему на голову. Этот человек был безумцем, так как подумал, что сможет избежать приговора судьбы; он решил больше никогда не переступать порог ни одного дома и начал вести бродячую жизнь, безопасную, по его мнению. Но вот однажды в небе пролетал орел, который нес в когтях черепаху, та выскользнула из его лап и упала на голову бродяге. Так свершилось то, что и было предначертано: крыша дома убила человека — ведь черепаха носит панцирь, который служит ей домом.
Мне совсем не близки учения о предопределении, какую бы форму они ни принимали, я сослался на эту притчу только ради ироничности совпадения, описанного в ней. Каждый свободен делать собственный вывод.
Я занимался обычной работой (а именно, чистил отхожее место), когда мое внимание привлекло далекое жужжание. Я вышел во двор казармы, где уже все стояли, задрав головы. Вскоре пальцы потянулись в сторону черной точки, появившейся в ясном небе, все замерли. Аэроплан, как их тогда называли, был в то время редкой птицей — с начала войны мы видели только один. Машина медленно приближалась, послышались крики: друг или враг? Он пролетел над нами, провожаемый взглядами, и исчез, потом вернулся. На этот раз он летел ниже, и когда начал набирать высоту, от его фюзеляжа отделилась какая-то маленькая черная масса. Никто не двинулся, и я тоже, потому что никто не успел сообразить. Через несколько секунд бомба разорвалась рядом со мной, и я потерял сознание, не успев почувствовать боли.
Когда я пришел в себя, я оказался погруженным в бледный туман, населенный призраками. Некоторые звуки, наоборот, обладали пронзительной ясностью: скрежет колес телеги, чьи-то беспрерывные стоны, свист паровоза. У меня больше не было тела, лишь когда я поднял руки к лицу и дотронулся до него, ощущение ирреальности немного отступило.
— А, вы пришли в себя, — сказал призрак.
— Что со мной случилось. Что со мной?
Писклявый голос, разрывавший мою глотку, не мог принадлежать мне.
— Все уже хорошо. Не волнуйтесь. Вам сделали укол морфина.
— Зачем?
— Не стоит пугаться, если боль вернется, когда ослабнет действие лекарства.
— Какая боль?
— Хирург вам объяснит.
Я видел, я слышал, мог дотронуться руками до лица… Ноги! Но я сумел различить бугор в конце кровати, там, где они должны были находиться. По крайней мере, я был цел.
Призрак облекся в тело: медсестра с дружелюбным лицом склонилась надо мной, в руке она держала стакан.
— Выпейте немного.
— Что это?
— Что это может быть? Обычная вода… Позовите, если еще захотите пить.
Вероятно, я заснул. Я проснулся от боли, и в то же время меня накрыла паника. Живот! Медсестра сошла с ума: в таких случаях никогда не дают пить! Доктора, скорее! Она мне за это заплатит! Но почему никто не приходит? Я не позволю так просто себя убить! Никто не реагирует на мои крики… И тут я заметил, что не издаю ни звука, горло как будто свело судорогой, пот струился по лицу… Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо и отбросила меня обратно на кровать — я и не заметил, как приподнялся.
— Сейчас вам лучше соблюдать спокойствие.
Он носил форму под распахнутым халатом, за ним стояла все та же медсестра. Мне удалось пробормотать:
— Она дала мне пить.
— Да? Ну и что?
— Но в моем случае…
— В вашем случае?
— Он не знает, — сказала медсестра.
— А-а!
— Что мне нужно знать? Почему мне ничего не говорят?
Наступило долгое молчание. Они оба смотрели на меня.
— Потому что это тяжело, — сказал доктор. — Тяжело.
Снова наступило молчание, они все так же смотрели на меня, две фигуры в белом над белыми простынями.