— И у вас есть такой! — кивнул он на монумент, дань памяти человеку, с которым за последние дни он почти что сроднился.
— Конечно. Может, нам стоит к нему подойти? Просто так…
Вскоре детективы подъехали к огромному зданию на центральной улице Мадрида. Испанец пояснил, что строение целиком занято научным подразделением полиции, и хотя его кабинет совсем в другом месте, он очень часто здесь бывает. Нужный им кабинет находился на последнем этаже, в конце коридора, длиннее которого доминиканцы в жизни не видели. После долгого перехода мимо бесконечной вереницы запертых дверей они добрались до самого дальнего закоулка немыслимого лабиринта. Постучав костяшками пальцев в дверь, Оливер приоткрыл ее.
Гостей поприветствовал, не вставая из-за стола, пожилой сеньор. С седыми волосами, в очках, съехавших на кончик носа, он выглядел как настоящий ученый — рассеянный, перегруженный опытом и познаниями, то есть казался именно тем, кто мог бы помочь им в расследовании. На что Оливер и намекал. Комната была беспорядочно завалена грудами бумаг. Фотографии и дипломы сплошь покрывали стены, не оставляя ни малейшего шанса увидеть, какого они действительно цвета. Можно было смело утверждать: подобного хаоса в столь ограниченном пространстве доминиканцы еще не встречали.
Андрес Оливер и старичок крепко обнялись.
— Позвольте представить вам моего дядю Томаса, одного из лучших экспертов испанской полиции и одного из крупнейших аналитиков в нашей стране по проблемам, связанным с иберо-американским историческим наследием.
— Ух ты, какие симпатичные ребята! Откуда вы? — спросил эксперт.
— Мы доминиканцы, — ответил Эдвин. — А у вас очень своеобразный кабинет.
— Это организованный беспорядок, — категорически заявил Томас Оливер. — Я могу быстро найти любую нужную мне вещь. И зачем, скажите на милость, терять время на уборку, когда важнее всего — эффективность?
— Да, конечно, — отозвалась Альтаграсиа. — Я вижу у вас фотографию президента Доминиканской республики.
— Да. Время от времени ко мне обращаются за консультацией из вашей страны. Помимо прочего, я давал рекомендации экс-президенту Балагеру в связи с перенесением предполагаемых останков Колумба из собора Примада-де-Америка на Маяк по случаю празднования пятисотлетия открытия Америки. Ну и кашу там заварили с этим новым зданием! Я посоветовал оставить прах в кафедральном соборе Санто-Доминго, но меня не послушали. С моей точки зрения, вы многое потеряли с этой переменой места. Просто уверен.
— Ну, теперь это уже не имеет значения, — ответила Альтаграсиа. — Вам, наверное, известно, что после ограбления у нас не осталось ни щепотки праха.
— Да, я знаю. Андрес звонил мне раз двадцать с тех пор. Я в курсе событий.
Доминиканцы покосились на Оливера. Тот лишь пожал плечами.
— Ладно, давайте сядем и побеседуем. Откуда начнем? — спросил Томас.
Они проговорили несколько часов кряду, обсуждая во всех подробностях находки из Санто-Доминго и Севильи. Детективы постарались изложить факты систематизированно, выделяя самое важное из того, что было обнаружено. Особое значение они придавали коллекции документов. И закончили сообщением об ошеломившем их открытии, что сто лет назад в Генуе произошло аналогичное ограбление.
— Я понятия не имел, что памятник Колумбу на площади Акваверде в Генуе был разграблен столетие назад, пока Андрес меня не просветил. У нас нет ни единого свидетельства на сей счет. Но я произвел расследование и пришел к выводу, что доподлинно неизвестно, было ли что-нибудь внутри. Известно только, что грабители оставили подпись на монументе. Итальянская пресса, которую мне удалось достать, писала в то время, что мемориальную плиту разбили хулиганы. И все равно я не понимаю, почему этот эпизод не нашел отражения в наших архивах. Лично мне интересно, что могло храниться в недрах ограбленного памятника.
— Там могли лежать такие же документы, что и у нас, — вслух подумал Оливер.
— Каким приблизительно временем датируются севильские документы? — уточнил Томас. Он принялся методично записывать разговор и, пользуясь собственной системой, фиксировал данные на разных листочках одновременно.
Альтаграсиа недоумевала, зачем понадобилось ученому делать записи, при том что кабинет его находится в таком изумительном беспорядке. Не вызывало сомнений: он потеряет листочки в ту же секунду, как только они попрощаются и выйдут за дверь. Ей пришло в голову, что человеку с явной склонностью создавать вокруг себя хаос лучше бы попробовать раскладывать мысли по полочкам, не записывая их на десятках листков, ибо такое количество бумажек лишь усилит царящий в комнате кавардак.